На полу, во всех четырех углах комнаты, и под столом, стоявшим посредине, валялись книги, десятки, сотни книг. Маленький книжный шкафчик был набит до отказа, книгами был завален еще один стол, у стены, но им по-прежнему не хватало места, и они выплескивались на пол.

— Как только мы получим деньги, — сказал он, — мы купим большой книжный шкаф.

— Да, — ответила она, — как только получим деньги. — Но она сказала это без тени улыбки, и он понял, что она у самого предела.

В лучшие времена она, бывало, смеялась, когда он говорил: «Вот получим деньги…» Эти слова стали семейной шуткой. Правда, не очень веселой — шутки ведь часто бывают грустными, но, если мужчине и женщине хорошо друг с другом, они нередко смеются и над грустным.

Они многое собирались купить, получив деньги. Диван для веранды, комплект Британской энциклопедии, полное собрание сочинений Шекспира, курс французского разговорного языка для вечерних школ… Однако с этими покупками можно было и не спешить. Жизнь шла своим чередом без дивана, без книжного шкафа и даже без Шекспира. Но вскоре наступили времена, когда пришла необходимость в более насущных вещах. Ребенку понадобилась сетка от москитов, ей — платье, да и у него самого совсем износились ботинки. Впрочем, все это, конечно, будет куплено, как только они получат деньги.

А в последнее время они стали избегать разговоров о том, что нужно, — ведь им нужно было то, без чего невозможно обойтись. Нельзя же сказать жене: «Как только мы получим деньги, мы купим чего-нибудь поесть». А когда она говорит: «У меня пропадает молоко, надо купить какой-нибудь еды», разве можно ей ответить: «Хорошо, вот только получим деньги»? А так как ничего другого он сказать не мог, то он молчал.

Все эти последние дни они говорили только о посторонних вещах, о том, что не тревожило их и о чем можно было говорить не бередя душу. Они вспоминали детство, он рассказывал о своей бабушке, учительнице, а она о своем дедушке, который был портным. Впрочем, разговоров этих хватило ненадолго, и в маленьком домике вскоре окончательно воцарилась тишина.

Ребенок уснул, крепко прижавшись к груди матери, и теплота этого маленького тела вдруг захлестнула ее жаркой нежностью. Она судорожно стиснула малыша в объятиях. Вспышка была так неистова, что он испугался, как бы она не выдавила жизнь из крохотного тельца, но промолчал: ведь между этими двумя — его женой и его ребенком — были какие-то свои связующие узы, они жили в своем обособленном мире.

Он заметил слезы у нее на глазах и снова подумал, что она у предела.

Сунув руку в карман, он вытащил два маленьких лимона.

— Какой-то человек дал мне сегодня два лимона, — сказал он.

Она обернулась, и у него упало сердце, когда он увидел ее полные слез глаза.

Но когда она заговорила, голос ее звучал спокойно и бодро.

— Ну что ж, — сказала она, — очень хорошие лимоны. Почему он дал их тебе?

— Не знаю, — ответил он. — Может быть, у него не было ничего другого.

— Да, наверное, — согласилась она. — Может, у него в этот момент только и было что эти лимоны, а ему хотелось чем-то поделиться. Так бывает. Иногда человеку так хочется поделиться и он отдает все, что у него есть: это, может быть, и немного, но он отдает все, что имеет.

Она замолчала, поняв, что сказала больше, чем собиралась, сказала то, чего не думала говорить. Но ей так хотелось, чтобы он понял все. И он понял. Понял, что она не таит на него зла, ни в чем не винит его и, несмотря ни на что, ни о чем не жалеет. И, поняв это, почувствовал, что кризис миновал, затаенное наконец высказано и им нечего больше скрывать друг от друга.

— Я попросил у тебя слишком многого, — сказал он. — Я это знаю.

— Ты не просил, — ответила она. — Я отдала, потому что мне нужно было отдать, отдала все, что имела.

Она крепко прижала к себе ребенка.

— Что ты сегодня ела? — спросил он, и у него кольнуло сердце от бессмысленности этого невольно вырвавшегося вопроса: он знал, что в доме нечего есть.

— Черная курица снесла яйцо, — ответила она. — А на банановом дереве поспела гроздь бананов. Их уже начали клевать дрозды. Я совсем не голодна, и маленький хорошо поел сегодня.

Он ничего не смог ответить ей: очень уж ныло сердце.

До чего отважно пустились они в путь три года назад, три года, которые в каком-то смысле были немалым сроком, а с другой стороны, совсем небольшим. Как высоко они стремились тогда, а кончилось все тем, что он не может прокормить жену и ребенка. Ему стало стыдно.

— Понравилась тебе рыба? — Угадав его состояние, она поспешила переменить разговор.

— Нет, — сердито ответил он. — Я ее не ел. Я же сказал тебе, что не буду.

Женщина промолчала, но это было ответом.

— Как я мог ее есть, — крикнул он, отвечая на ее молчание, — когда ты весь день сидишь здесь голодная!

— Я не голодна, — ответила она. — Черная курица снесла яйцо, и еще эта гроздь…

— Я мужчина, — с яростью перебил он. — Уж если кто-то должен ходить голодным, так это я. Ты же кормишь ребенка!