Шрифт:
Дворец и крепость с той поры опустели. Дремучими лесами заросли к ним дороги. По сей день эти развалины люди «Шайтановым городищем» называют. А когда по ночам между развалин гуляет ветер, то будто поют камни. О славном богатыре Арале поют они.
УЛЬКИНА СЛЕЗА
Может, и не так это, но люди на Урале говорят: «Река иль гора — не человек, а след свой оставляет, да еще и подарки людям дарит, только шибко надо искать эти подарки — не враз они людям обозначаются».
Видать, крепко люди эти следы гор и рек примечали, коли сказки про них сказывали…
В одной из них так говорилось: будто внучка могучего Тобола-реки, дочь Уя, махонькая, тихая, как утренний ветерок в лесу, Санарка такой людям подарок дала, что славу об Урале по всему свету пронесла, и все через Улькину слезу получилось.
Была Улька, как все девчонки другие. С малых лет отцу с матерью золото мыть помогала. Известно, в старое время ребятишки в горщицких семьях заправскими работниками считались, наравне с отцами рабочую жизнь хлебали.
Помахай-ка весь день от зари до зари лопатой песок с земли в вашегерд (это в десять годов-то, а бывало и меньше!), когда солнце нещадно палит иль ненастье навалит.
Редко отдых ребятам выдавался… Ну, а когда праздник придет или свадьба наступит в семье, бежали ребятишки на речку, купались, играли, а то на берегу цветные камешки искали, а потом домой ворочались и, будто заветный клад, свои туески с камешками несли.
Не раз подкатывали скупщики к ребятишкам — на их камешки поглядеть. Знали окаянные торгаши, что среди цветной гальки на дне туеска нет-нет, да вдруг самоцвет обозначится: то турмалин блеснет, то розовый или с дымкой топаз улыбнется, а то кристаллик граната будто рассмеется.
Любила и Улька камни на берегу Санарки перебирать.
То ли характером она была неразговорчивая, то ли понимала, хотя и маленькая, что не из видных на свет уродилась — тоненькая, как травинка засушливым летом в лесу, с косицей в три рыжих волоска и длинными не по туловищу руками, только часто чуралась она ребятишек.
Говорят, редкий человек совсем некрасивым родится — и правда, что-нибудь да есть в нем такое, — поглядишь и обрадуешься.
Редкие глаза были у девчонки. Часто бывают люди с голубыми глазами, у одних то ссиня, как в зимнюю пору под вечер, то сголуба, точно весенняя вода в половодье. Улька же имела голубые, ясные и с таким блеском, будто луч солнца в глаза ее заглянул и навовсе в них остался.
Недаром отец часто ей говорил:
— Эх, Улька, ну и глаза у тебя, чисто хрупики вставлены.
— Тять, а тять! Рази есть такой камень! — спрашивала Улька. — Намедни Феклушка говорила, будто у отца она видала. В старой шахте обозначился!
— Нет, Улька, никто не видал у нас на прииске хрупик, — отвечал ей отец.
— Тять, а можа, доведется тебе натакаться, покажешь мне?
— Знамо покажу. А вот вырастешь до девок и сама найдешь, ежели по моей тропе горщицкой пойдешь да с кайлой дружбу заведешь, — шутил, бывало, над Улькой отец.
Как-то раз она сидела на берегу у старой подмытой водой березы и гальку перебирала — красивенькие, обкатанные сердолики среди нее не попадутся ли ей.
Говорят, нет границ ребячьей думке, и верно, будто наяву все Ульке представлялось, о чем ей тогда думалось.
Вот видит она, как по спокойной глади реки золотая лодка плывет. Тихо, тихо кругом. Ни единый листок на березах и черемушке не шевелится.
Лодка ближе и ближе к ней подплывает, а в лодке той девица-красавица поет.
Трудно Ульке на нее глядеть. Глаза режет блеск ее сарафана. А сарафан тот весь из каменьев дорогих. И лента в косе яхонтом отливает.
Вдруг девица в лодке поднялась на берег, камень голубой как кинет, а за ним другой.
Сбрякали камешки о гальку и… проснулась Улька.
«Ох! Как крепко я спала. А я думала, все это правда», — удивилась Улька и уставилась на речку: не увидит ли она опять ту же лодку золотую?
Но кругом еще тише стало. Из-за дальних сопок сумерки пришли, туман с реки по еланям лентами пополз.
«Побегу домой, а то мамка ругаться будет!» — решила Улька и зачерпнула напоследок песок с мелкой галькой в ладонь. Тряхнула раз-другой и замерла на месте: на ладошке ее сверкнул камень голубой, потом еще.
В сумерках камешки живым огоньком горели. От радости Улька обомлела. Камешек, что поменьше был, кинула в туесок, а который побольше, в кулак зажала и ветром домой понеслась.
Вот уже и сопка, где прииск притулился, вот и дедову копушку увидала, а за ней — родная изба, что из земли одним глазком на свет глядела.
Вдруг за спиной у Ульки зазвенели колокольцы. Оглянулась она, и ноги у нее от страха подкосились: во весь мах по дороге тройка лошадей неслась. На козлах маячил кучер в петушиной шапке.