Вдруг какая-то запоздалая пичужка вспорхнула на подоконник, и голосом, который ей, вероятно, казался сонным, издала звук, обыкновенно переводимый словами «чирик».

Я подпрыгнул в воздух.

— Эй, что случилось? — крикнул Джон из своей комнаты, расположенной над моей.

— Ничего, — ответил я, — кроме того, что я нечаянно ударился головой об потолок.

На следующее утро я вышел из подъезда и взглянул на горы. Видно было сорок семь гор. Я вздрогнул, вошел в большую гостиную, взял с полки «Домашнее руководство по медицине» Панкоста и начал читать.

Джон вошел, отнял книгу и вывел меня из дома.

У него есть ферма в триста акров, снабженная обыкновенными придатками в виде рабочих, мулов, сараев и бороны со сломанными тремя передними зубьями. В детстве я видел подобные вещи, и сердце мое стало замирать.

Когда Джон заговорил о люцерне, я сразу повеселел.

— О, да, — сказал я: — ведь, она была в хоре… как это…

— Зеленая, знаешь ли, — добавил Джон, — и нежная. Ее надо запахивать после новой жатвы.

— Знаю, — сказал я. — И трава растет на ней.

— Верно, — сказал Джон, — ты все-таки понимаешь кое-что в фермерском деле.

— Я знаю кое-что о некоторых фермерах, — сказал я: — надежный косарь скосит их когда-нибудь.

Когда мы возвращались домой, нам перешло дорогу какое-то красивое и незнакомое создание. Я остановился, очарованный, и уставился на него глазами. Джон терпеливо ждал, покуривая папироску. Он — современный фермер! Через десять минут он спросил:

— Ты что же, целый день намерен стоять и смотреть на этого цыпленка? Завтрак уже почти готов.

— Цыпленок? — спросил я.

— Курочка из породы белых орлингтонов, если тебе хочется знать в точности.

— Белые орлингтоны? курочка? — повторял я с захватывающим интересом.

Белая курочка с грациозным достоинством уходила прочь, а я следовал за ней, как ребенок за сказочным дудочником. Джон предоставил мне на это еще пять минут, затем взял меня за рукав и повел завтракать…

Побыв там около недели, я начал тревожиться. Я хорошо спал и ел и начал находить удовольствие в жизни. Это совсем не годилось для человека в моем безнадежном положении. Поэтому я сполз вниз на станцию зубчатой дороги, взял билет в Пайнвилль и отправился к одному из лучших врачей в городе…

Теперь я уже точно знал, что надо делать, когда нуждаешься в медицинской помощи. Я повесил шляпу на спинку стула и быстро проговорил:

— Доктор, у меня цирроз сердца, артериосклероз, неврастения, острое несварение желудка и выздоровление. Я буду жить на строгой диэте. Я буду брать теплую ванну вечером и холодную днем. Я постараюсь быть веселым и направлять мысли на приятные предметы. Из лекарств я предполагаю принимать по фосфатной пилюле три раза в день, предпочтительно после еды, и микстуру, состоящую из тинктуры генцианы, хины и кардамона. На каждую столовую ложку этого средства я буду принимать тинктуру нуксвомики, начиная с одной капли и прибавляя по одной капле ежедневно, пока не будет достигнута максимальная доза. Капать я буду медицинским капельником, который может быть приобретен в каждой аптеке за пустячные деньги. Доброго утра!

Я взял шляпу и вышел. Закрыв дверь, я припомнил, что забыл еще что-то сказать, Я снова открыл дверь. Доктор не шевельнулся с места, где сидел, но нервно вздрогнул, когда увидел меня.

— Я забыл упомянуть, — сказал я, — что буду пользоваться абсолютным покоем и движением.

После этой консультации, мне стало гораздо лучше. Укрепление в моем уме мысли, что я безнадежно болен, доставило мне такое удовольствие, что я чуть не стал снова мрачным. Нет ничего более тревожного для неврастеника, как чувствовать, что поправляешься и веселеешь.

Джон внимательно следил за мной. После того, как я обнаружил такой интерес к белой орпингтонской курочке, он всячески старался отвлечь мои мысли и не забывал закрывать птичник на ночь. Постепенно здоровый горный воздух, — пища и ежедневные прогулки среди холмов так облегчили мою болезнь, что я совсем огорчился и упал духом.

Услыхав про сельского врача, жившего по соседству в горах, я пошел к нему и рассказал всю свою историю. Это был седобородый старик с ясными, синими, окруженными морщинками, глазами и в одежде домашнего приготовления, из серой бумазеи.

Чтобы сократить время, я изложил диагноз, потрогал нос правым указательным пальцем, ударил себя под колено, чтобы дрыгнуть ногой, выстукал грудь, высунул язык и справился о цене мест на кладбище в Пайнвилле.

Он закурил трубку и смотрел на меня минут пять.

— Брат мой, — сказал он немного погодя, — вы в очень скверном состоянии. Есть некоторый шанс на выздоровление, но очень слабый.

— Что бы это могло быть? — жадно спросил я. — Я принимал мышьяк и золото, фосфор, движение, нуксвомику, гидротерапевтические ванны, покой, возбуждение, кодеин, ароматические соли аммония. Осталось ли еще что-нибудь в фармакопее?