– Ну, как, Вовчик, тебе отдыхается? Клизмы вовремя ставишь? Таблетки в унитаз не спускаешь? Ведёшь себя примерно? – В тоне Юлиана смешивались гнев, презрение и брезгливая жалость. – Тебя совсем здесь в дурака превратили, или сможешь выслушать даму? – Юлиан, похоже, никого не стеснялся. – Вы его до маразма не залечили, доктор?

– Я в хорошей форме, – ровным, бесцветным тоном ответил больной.

Фаина вздрогнула – этот ответ произвёл на неё большее впечатление, чем глумливые вопросы Юлиана.

– Рад это слышать.

Молодой человек в кашемировом пальто уселся напротив своего ровесника в байковой пижаме. Последний даже не моргнул – похоже, лечение всё же изменило его психику и притупило реакцию.

– Костя, мы можем поговорить спокойно? – Хило прищурился, повернувшись к Берлету. – Часика два, ну, три. До утра справимся.

– Да-да, конечно! – Врач поспешно направился к двери, словно это был не его кабинет. – Серёжа проследит, чтобы вам никто не помешал. Буду нужен – звоните, я за стеной.

Врачу хотелось поскорее уйти отсюда и сделать вид, что происходящее в кабинете его не касается. Особенно пугал его остановившийся взгляд зелёных глаз Фаины, которая неотрывно следила за ним и мысленно умоляла покинуть их, чтобы можно было приступить к главному разговору. Врач-психиатр сразу же отметил, что этой женщине тоже требуется помощь, но ничего говорить не стал, потому что гости прибыли с другой целью.

Он должен был только предоставить в их распоряжение кабинет, оставив на «вассере» санитара, и проследить, чтобы гостей не увидел дежурный медперсонал. Находящийся на принудительном лечении пациент никак не должен был сейчас принимать посетителей. Ему полагалось спать в палате, в окружении таких же скорбных главою, которые бубнили и ворочались на расхлябанных старых койках, получив вечером положенную дозу лекарств.

Берлет перешёл в соседнее помещение, устроился на покрытой оранжевой клеенкой кушетке и подумал, что за всё происходящее можно очень дорого заплатить. Сразу же заныл желудок, и Берлет вспомнил о язве, которая стала особенно громко заявлять о себе в последние годы. Стрессы, курение, беспорядочное питание, а в последнее время и алкоголь приближали тот ужасный день, когда Берлету придётся оказаться на операционном столе из-за прободения язвы.

Доктор это отлично понимал, пытался скопить нужные средства и выехать для лечения за рубеж. Закон он нарушал исключительно по финансовым соображениям. За такие вот ночные посиделки ему хорошо платили, да и поздно сейчас было соскакивать с этого поезда. Подними он хвост, откажись работать на Хило, и какой-нибудь улыбчивый Юлиан устроит ему автокатастрофу на Симферопольском шоссе. Раньше надо было думать, но заела нужда. Кроме жены и двух дочерей, на руках оставались старики-родители. И ради их спокойствия Берлет окончательно заглушил в своей душе голоса разума и совести.

Каждый устраивается, как может, думал Берлет, прижимаясь затылком к холодной крашеной стене и закрывая глаза. Он подумал, что неплохо бы выпить ещё один стаканчик чайку. Но не шевельнулся; только слушал, как барабанит кровь в пылающей голове и ледяных пальцах. Если это не сделает он, сделает другой. Зло всё равно совершится, но деньги окажутся в чужом кармане. Своей принципиальностью доктор медицинских наук Берлет никому ничего не докажет, а родное семейство огорчит и обездолит. Пускай всё идёт, как идёт. И ни к чему думать о том, что когда-то всё равно наступит развязка…

А тем временем Хило запер дверь кабинета изнутри, повернулся к Фаине и широким жестом указал на Владимира.

– Вот, познакомьтесь, господин Звягин по кличке Чёрный Аист. Эта птица очень осторожная, людей по возможности избегает. Друг другу чёрные аисты тоже не доверяют и свято хранят тайну своих гнездовий. Птица редкая, занесённая в Красную книгу. Вот и наш Володя такой – профессионал высочайшего класса…

– Я слышала о Чёрном Аисте, – Фаина с восторгом посмотрела на Звягина, потом вопросительно – на Юлиана. – Но, говорили, он сидит.

– Он сидит, – кивнул Юлиан. – Всё верно.

– Володя работал не только в России, но и в Европе, даже в Штатах. И нигде ни одного срыва. Попал сюда по глупости, по личному.

Хило тяжело поднялся, подошёл к Звягину, и тот немного привстал со стула. Фаина, приоткрыв от любопытства рот, пожирала глазами парня в фиолетовой пижаме. Он, несмотря на отсутствующий и помятый вид, который объяснялся интенсивным курсом лечения и далеко не идеальными условиями содержания, всё-таки внушал уважение. Возможно, на Фаину действовал взгляд его прозрачных серых глаз, совсем не похожих на глаза безумца.

Звягин был поджарый, коротконогий, очень интересный внешне. Фаина заметила это даже в полумраке тесного кабинетика и слегка улыбнулась. А потом взглянула на чёрно-белый пластмассовый чайник и захотела кофе или крепкого чаю. Но Борису Михайловичу не терпелось поскорее уладить дела. И впрямь они явились сюда не для того, чтобы непринуждённо трепаться на отвлечённые темы.

– Не обращайте внимания на его пижаму, Фаечка, – продолжал Хило, расхаживая по кабинету. – Владимиру Аркадьевичу полных двадцать девять лет. Садись, – Хило надавил на плечо больного, и тот послушно опустился на стул. – Родом он из Питера, хотя его мать – молдаванка по крови. Она приехала в город на Неве по лимиту и стала водителем троллейбуса. Вышла замуж за типографского наборщика. Отец Владимира умер от белокровия, а мать постриглась в монахини. Семьи он не завёл. Наверное, это и к лучшему. Теперь Чёрный Аист может полностью посвятить себя работе, требующей полного самоотречения. Это тот человек, который вам нужен, Фаина, – уже более жёстко и напористо произнёс Хило.