– О чем ты хотела поговорить, милая?
– нежно спросил я, любуясь ее фигуркой.

– Понимаешь, Дан, я не привыкла к серьезным отношениям. Для меня это все слишком сложно. Я думаю, нам нужно передохнуть друг от друга. У нас все как-то быстро произошло и ...

– Ты хочешь меня бросить?
– я постарался, чтобы голос звучал строго. Мне стало интересно, как далеко она зайдет, уверяя, что ее чувства прошли. Я, подперев рукой подбородок, внимательно изучал ее лицо.

– Дда, - неуверенно сказала она, отвернувшись от меня.

– Почему? То оправдание, что ты придумала, меня не устраивает, - эх, какая ж ты у меня глупенькая, думаешь, я позволю тебе уйти?

– Чувства остыли, - очень тихо прошептала она.

– Ника, если чувства, как ты говоришь, остыли, то давай, подойди ко мне и скажи мне это в лицо, а не в стену.

Она медленно развернулась, осторожно подошла ближе. Я встал, взял ее лицо в ладони, наклонившись, почти касаясь ее губ своими, прошептал:

– Давай, любимая, скажи, что ты меня не любишь, и я сам уйду.

– Я не.. не.. ,- она запнулась.

– Любишь меня?

– Да.

– Что 'да'? Любишь или не любишь?

– Блин, Дан, зачем все усложнять?!

– Ты слышала наш разговор с Марком, - сказал я.

– Нет, -подозрительно быстро ответила она.

– Ника, я видел, как ты стояла возле дверей. Ты все слышала. Я знаю, что ты задумала. Хочешь расстаться, бросить меня?
– она осторожно кивнула.
– А зачем?

– Не хочу, чтобы ты страдал, если я..

– А так, значит, я страдать не буду, да?
– она опять кивнула. Я крепко обнял ее, зарывшись в ее волосы лицом.
– Значит, так. Слушай меня внимательно. Ты выбросишь подобные мысли из своей хорошенькой головки, это раз. До операции никакой хандры, и только положительные эмоции - это два. И три - ты больше никогда не будешь мне врать. Это ясно?

Дождавшись ее кивка, я продолжил.

– Теперь ты говоришь, как сильно любишь своего малыша, и мы идем пить чай, а то, если честно, я уже проголодался, - с улыбкой добавил я. Увидев, как из ее глаз скатилась слезинка, обнял ее еще крепче.
– Ну ты чего? Зачем сырость разводишь? Все будет хорошо. Веришь мне? Я же никогда тебе не врал! Тебя будут оперировать лучшие врачи, ну поковыряются в твоей замечательной головке, наведут там порядок, и все, будешь у меня самая здоровая.

– А если зрение не вернется?

– Ну если не вернется, попытаемся через пять лет. Дядя Марк же сказал, что через несколько лет можно повторить операцию. Так что все, давай заканчивай со слезами.

– Зачем тебе я, брось меня,- разрыдалась Ника. Опять двадцать пять.

– Милая, а если бы я все еще был в коляске, и не было бы шансов на то, что я когда-нибудь буду ходить, ты бы оставила меня?
– она отрицательно покачала головой, по ее щекам текли слезы. Я вытер их большими пальцами, спросил.
– Почему?

– Ну я же люблю тебя, - возмущенно сказала она так, как будто я сморозил глупость.

– Вот по этой же самой причине, я не брошу тебя. Никогда. Ни за что. И теперь, даже если ты откажешься от меня, буду ночевать под твоими окнами, - и уже серьезней добавил.
– Милая, я же не смогу без тебя уже.

– А если я.. если во время операции ...

– Так, чтобы я никогда не слышал этого, чтобы ты даже не думала о таком! Ясно? Поняла меня?
– гневно рявкнул я. Так мы и стояли, пока Ника не перестала плакать. Я нежно поглаживал ее спину, голову, волосы, шепча, что все будет хорошо, что я люблю ее сильно-сильно, крепко-крепко.

Сводив Нику в ванную, помог привести себя в порядок. Потом мы решили все-таки пойти к остальным попить чай. На кухне ребята все так и сидели, мирно беседуя. Янка, сидя у Алекса на руках, излучала вселенское счастье. Так, с этими двумя все ясно! Но мне, на правах родственника, по статусу положено покорчить из себя строгого родителя.

– Молодежь, я все понимаю, свадьба-то когда, или так и будете безобразиями заниматься?
– строго спросил я. Ника вопросительно посмотрела на меня.
– Ника, ты знаешь, они тут устроили пляж нудистов. Сидят полуголые посреди рабочего дня. Не порядок.