На стене висели в рамках бородатые мужчины.

Все в очёчках на цепочках — по-народному, в пенсне.

Все они открыли что-то, все придумали вакцины,

Так что если я не умер — это всё по их вине.

Доктор молвил: — Вы больны.—

И меня заколотило,

Но сердечное светило

Ухмыльнулось со стены.

Здесь не камера — палата,

Здесь не нары, а скамья.

Не подследственный, ребята,

А исследуемый я.

И хотя я весь в недугах — мне не страшно почему-то.

Подмахну — давай, не глядя, — медицинский протокол.

Мне приятен Склифосовский — основатель института,

Мне знаком товарищ Боткин — он желтуху изобрел.

В положении моём

Лишь чудак права качает —

Доктор, если осерчает,

Так упрячет в жёлтый дом.

Всё зависит в доме оном

От тебя от самого:

Хочешь — можешь стать Будённым,

Хочешь — лошадью его.

У меня мозги за разум не заходят, верьте слову.

Задаю вопрос с намёком, то есть лезу на скандал:

— Если б Кащенко, к примеру, лёг лечиться к Пирогову,

Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…

Доктор мой — большой педант.

Сдержан он и осторожен:

— Да, вы правы, но возможен

И обратный вариант.

Вот палата на пять коек,

Вот профессор входит в дверь,

Тычет пальцем: «Параноик!» —

И поди его проверь.

Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку.

Я за вами, дорогие, как за каменной стеной.

На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку —

Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной.

Род мой крепкий, весь в меня.

Правда, прадед был незрячий,

Крестный мой белогорячий,

Но ведь крестный — не родня.

Доктор, мы здесь с глазу на глаз,

Отвечай же мне, будь скор —

Или будет мне диагноз,

Или будет приговор?

Доктор мой, и санитары, и светила — все смутились,

Заоконное светило закатилось за спиной.

И очёчки на цепочке как бы влагой замутились.

У отца желтухи щёчки вдруг покрылись желтизной.

И нависло остриё,

В страхе съёжилась бумага,—

Доктор действовал на благо,

Жалко, благо не моё.

Но не лист — перо стальное

Грудь проткнуло, как стилет.

Мой диагноз — паранойя,

Это значит — пара лет.

III

Вдруг словно канули во мрак

Портреты и врачи.

Жар от меня струился, как

От доменной печи.

Я злую ловкость ощутил,

Пошёл как на таран,

И фельдшер еле защитил

Рентгеновский экран.

И горлом кровь, и не уймёшь, —

Залью хоть всю Россию.

И крик: «На стол его, под нож!

Наркоз, анестезию!»

Мне горло обложили льдом,

Спешат, рубаху рвут.

Я ухмыляюсь красным ртом,

Как на манеже шут.

Я сам себе кричу: «Трави!» —

И напрягаю грудь,—

В твоей запёкшейся крови

Увязнет кто-нибудь.

Я б мог, когда б не глаз да глаз,

Всю Землю окровавить.

Жаль, что успели медный таз

Не вовремя подставить.

Уже я свой не слышу крик,

Не узнаю сестру.

Вот сладкий газ в меня проник,

Как водка поутру.

И белый саван лёг на зал,

На лица докторов.

Но я им всё же доказал,

Что умственно здоров.

Слабею, дёргаюсь и вновь

Травлю, но иглы вводят

И льют искусственную кровь, —

Та горлом не выходит.

Хирург, пока не взял наркоз,

Ты голову нагни.

Я важных слов не произнёс,

Но на губах они.

Взрезайте, с богом, помолясь,

Тем более бойчей,

Что эти строки не про вас,

А про других врачей.

Я лёг на сгибе бытия,

На полдороге к бездне,

И вся история моя —

История болезни.

Очнулся я — на теле швы,

А в теле мало сил.

И все врачи со мной на «вы»,

И я с врачами мил.

Нельзя вставать, нельзя ходить.

Молись, что пронесло!

Я здесь баклуш могу набить

Несчётное число.

Мне здесь пролёживать бока