Довольный, сытый унтер повел нас куда-то на задворки железнодорожных пакгаузов, где дожидались два ефрейтора, которые сразу же доложились, что все заказанное для батальона уже подобрано. Осталось только расписаться и погрузить.

Подогнали десяток фур с ездовыми. Каждая запряженная парой стирхов. И следующие три часа мы провели в увлекательном армейском занятии: круглое таскать, квадратное катать. Получали кирки, лопаты, черенки для них, треноги, какие-то приборы в деревянных коробках с лямками для ношения на спине, длинные складные линейки шириной в шесть сантиметров. Напоследок жвачное довольствие на себя и стирхов, посуду и котел.

Прокрутились меж шести пакгаузов почти до вечера, и я уже, грешным делом, подумал, что сейчас вернемся обратно в город на ужин, но обломился. Зверь выстроил обоз и покатил сам на первой повозке из города на запад. Туда, где не было железной дороги.

Кстати заметить, что ни у кого из нас оружия не было. Ни у новичков, ни у старичков.

Уже в сумерках, отъехав от города километров шесть, наткнулись на костер в лесопосадке. У костра на седле сидел целый инженер-капитан и что-то кашеварил на огне. Его верховая лошадь (настоящая соловая лошадь, не стирх) стреноженная паслась неподалеку.

Встретил нас с претензией, высказанной на рецком:

– Зрвезз, что так долго? Кулеш вот-вот перестоит.

– Осмелюсь заметить, господин инженер-капитан, – ответил ему унтер на том же языке, – горячий сырой не бывает.

Кулешик на вкус был так себе, но мы из подхалимажа его похвалили.

– А теперь по очереди рассказывайте о себе, – приказал капитан, когда мы облизали ложки. – А Зрвезз пока нам чай поставит по-рыбачьему. Надеюсь, сахар получили?

– Так точно, – хором гаркнули ефрейторы.

И началась моя служба с того, что меня поставили часовым в первую смену. Наверное, чтобы лопаты у нас не сперли, пока мы тут в лесопосадке дрыхнем.

Я, грешным делом, думал, что это и есть весь наш отряд: один офицер, один унтер, два ефрейтора, девять ездовых и пять новобранцев, но обломался в своих предположениях.

Петляя по дорогам предгорий, останавливаясь на отдых в зажиточных деревнях, мы посетили еще пяток аккуратных городков, в которых приняли в свой коллектив пару юных юнкеров из военно-инженерной академии на своих лошадях, трех свежих, только-только выпущенных из учебки унтеров и два взвода призывников, но этих уже за пределами Реции нам навязали. Не все они были рециями, но объединяло всех знание рецкого языка.

Юнкера по направлению были приписаны к батальону на летнюю войсковую практику. Да и унтера оказались не просто унтерами, а целыми техник-унтер-офицерами, потому как что-то успели закончить на гражданке с квалификацией техника-строителя.

Империя вообще тут, как я понял, весьма и весьма лоскутная, народов и языков в ней много, как и диалектов общеимперского. И по возможности формируются в армии такие вот «национальные» образования, для лучшего понимания военными друг друга в боевой обстановке. А офицеры в обязательном порядке должны знать как язык своих солдат, так и общеимперский. Наша часть, как я выяснил, имеет наименование Рецкого военно-строительного горного батальона и дислоцируется где-то на границе с Хельуэцкой горной республикой.

Еще в обоз добавилась специализированная фура с новенькой полевой кузней. Управлял повозкой сам батальонный кузнец – старший ефрейтор Гоц. Его напарника мы оставили с паховой грыжей в больничке того городка, где прихватили кузню. Я и пересел к нему, поближе к знакомым железкам. По первой своей армейской службе я уже твердо знаю, что солдату везде хорошо, если у него есть отдельное от остальных помещение. Вот и решил я зацепиться за кузню, раз там образовалась вакансия. Кузня по традиции всегда ставится на отшибе, поскольку от нее пожароопасность высокая.

На правах старожилов мы, вступившие в армию во Втуце, и унтер Зверзз ехали на фурах рядом с возницами. Благородные путешествовали верхом, остальные топали пехом. Однако оружия у нас только и было, что сабля у капитана и палаши в никелированных ножнах юнкеров. И это мы идем на войну, как сказал капитан. Ню-ню…

Будем воевать, как в старом анекдоте. Пулемет замолк. Комиссар бежит по траншее с криком: «Почему прекратил стрельбу?!» Ему резонно отвечают: «Так патроны кончились, товарищ комиссар». На что комиссар с пафосом внушает пулеметчику: «Но ты же коммунист!» И пулемет застучал вновь.

Я катался с кузнецом вдвоем на облучке, по ходу учился у него управлять двойкой стирхов и наслаждался неторопливым сентиментальным путешествием. Лето в самом разгаре. Птицы поют. В предгорьях красота и приятная прохлада, не то что жара внизу. А старший ефрейтор проявил себя как неплохой собеседник, тем более с земляком. Гоц был горцем, можно сказать, соседом – через две горы. Ему стукнуло двадцать четыре. Свои три года он уже выслужил, даже грамоту на гражданство успел получить, но началась война, и ему дембель замылили до ее окончания. Дома его ждали кузня, жена и сын, который родился еще до призыва. Еще одного ребенка он сделал, когда приезжал домой в отпуск. Дочку, которую еще в глаза не видел.