Умеет ли Хеллер играть в эту игру? В какую еще игру?

— Один человек должен выйти из комнаты, папочка, а потом опять войти и отгадать, что без него делали другие.

— Это такая игра?

— Мы с дядей Герхардом всегда в нее играем. Ты его знаешь?

— Нет.

Ребенок кладет сетку к нему на колени, влезает с ногами на сиденье и пытается играть в «маленького альпиниста», совершая восхождение по отцовскому туловищу с явной целыо водрузиться у него на голове. Хеллер решительно пресекает эту попытку и сажает дочь обратно со словами:

— Здесь не место для таких игр, ты ведь уже большая девочка, сиди тихо, мы скоро приедем.

Возле Эппендорфербаума Штефания заснула, привалившись головой к его боку, а руки положив к нему на колени; ему приходится ее будить и, подхватив под мышки, полусонную вынести из вагона на платформу.

— Смотри, Штефания, там внизу рынок.

Под эстакадой городской железной дороги, между ее стальными опорами идет торговля дарами осени, наполняющими корзины и ящики. На весы кладутся груши, присыпанная песком картошка, жилковатая капуста. Хеллер с дочерью протискиваются мимо лотков и палаток, крытых залатанной парусиной, где высятся, призывая остановиться, желтушные пирамиды сыров, а целые клавиатуры нарезанных колбас манят попробовать их на вкус. При виде бледных, но крепеньких луковиц предощущаешь слезы, которые придется пролить, когда будешь их резать; толстые корни сельдерея дразнят запахом огорода.

— Что мы с тобой здесь купим, Штефания?

— Мороженое, папочка, мороженое — это самое вкусное.

— Тогда давай сразу пойдем в кафе.

Конечно, сегодня, в базарный день, не очень-то выберешь себе место, в большом первом зале все столы заняты рыночным людом — здесь, в тесноте, сидят торговцы с обветренными лицами, кто в фартуках, кто в белых халатах, и после промозглой сырости улицы греются горячим кофе и коньяком, прозрачной водкой и дымящимся грогом. Хеллеру с девочкой приходится протиснуться в следующую узкую комнату — кишку, к последнему столику, над которым висит здоровенная сине-зеленая мазня — полтора метра на два: морской орел настигает, но так никогда и не настигнет дикую утку.

Никак это Шарлотта? Хотя они пришли на полчаса раньше условленного, Шарлотта уже здесь и ждет их; она застегивает пальто, решительно устремляется им на встречу и так порывисто притягивает к себе ребенка, словно ее насильно с ним разлучили. Она оглядывает девочку, как придирчивый купец — товар при мене. Не хватает еще только, думает Хеллер, чтобы она проверила ее на запах и на упитанность.

— Мама, мы будем тут кушать мороженое, я хочу со сбитыми сливками.

— А не слишком ли холодно для мороженого, — спрашивает Шарлотта, — не лучше ли пойти домой, не пора ли уже прощаться?

— Но ведь я обещал мороженое.

— Ну ладно.

Хеллер и Шарлотта подают друг другу руки — мимоходом и с такого далекого расстояния, что едва — едва дотягиваются; кажется, будто между ними провели мелом черту, которая не позволяет им подойти ближе. И вот они направляются к столику: Штефания вприпрыжку, Хеллер — целеустремленным шагом, спокойно снимая на ходу плащ, Шарлотта — нарочито замедленно, вяло; она всячески дает понять, что согласилась остаться здесь совсем ненадолго.

— Все едим мороженое? — с бесстрастным видом спрашивает Хеллер.

Штефания в ответ хлопает в ладоши, а Шарлотта только указывает на недопитую ею чашку кофе. Значит, одно мороженое со сливками и один двойной кирш для Хеллера.

Пока Штефания выуживает из сетки, разворачивает и в образцовом порядке расставляет на столе игрушечную кухню, — смотри, что мне папа купил! — Хеллер терпели во ждет, когда глаза его встретятся с глазами жены, вернее, он глядит на нее в упор, примагничивая ее взгляд; у него уже наготове искательная улыбка.

— А ты почти не изменилась, Шарлотта.

Она слегка пожимает плечами; это может означать безразличие или досаду. Да и что могла бы она сказать в ответ? Столько лет прошло, столько утекло воды, и вдруг: ты почти не изменилась! Ее лицо отражает именно те чувства, которые она испытывает, и Хеллер не находит в нем жесткости — только тихий, застывший упрек, этого выражения он раньше не знал, оно возникло за время их разлуки.

— Нам бы надо поговорить, Шарлотта.

— Сейчас?

— Если хочешь потом, можно и потом. Я еще побуду в Гамбурге.

Он протягивает ей начатую пачку сигарет, но Шарлотта отказывается, она бросила курить, к тому же ей нельзя здесь засиживаться.

— Так, значит, немного погодя, Шарлотта. Я буду ждать тебя здесь.

— Для чего это?

— Хотя бы для того, чтобы вместе кое-что вспомнить. Ты придешь? Я буду ждать тебя здесь, за этим столом.

Шарлотта не хочет себя связывать, она закрывает глаза и отворачивается, она в нерешительности.

— Может быть, и приду, Ян. Еще не знаю.

Видимо, Хеллеру этого достаточно, на большее он, пожалуй, и не рассчитывал. Да, он останется здесь и будет ее ждать, ибо он, разумеется, может предложить ей и не что посерьезнее, нежели простой обмен воспоминаниями, — она это понимает тоже; в конце концов ведь надо решить, как жить дальше. Шарлотта смотрит на него с изумлением.