В сравнении с этим приветствием бледным и непрофессиональным выглядит прием, который оказывает певцу пожилой лысый человек с отвислыми щеками, чье имя не то Хильмайер, не то Кнокке — Майк не уловил; кто бы он ни был, вид у него такой, будто он прикончил своего компаньона.

— Что у нас сегодня в программе, Гуннар? — с наивным видом спрашивает Майк, а человек с микрофоном медлительно и плавно, можно даже сказать благоговейно, ведет рукой в сторону различных по цвету и форме оболочек.

— Премьера. Здесь перед вами мебель будущего. Сегодня она выступает в премьере. — Знак белокурым ассистенткам — начинайте, мол, — и шесть девушек, каждая соответствует кондиции витринного манекена, со стандартной улыбкой подходят к мешкам и оболочкам, берутся за лежащие здесь же насосы, которые приводятся в действие с помощью педали, подсоединяют короткие шланги к вентилям, но накачивать пока не начинают; они выпрямляются — все как одна и все как одна ставят ногу на педаль, сосредоточив внимание, ждут сигнала к старту; и лишь только по местному радио раздаются звуки первой песни Майка «Пуста скамья и пусты стулья», девушки — все как одна — принимаются равномерно нажимать на педаль, то есть накачивать воздух в мебель; разумеется, весело, разумеется, игриво, ибо и самый процесс накачивания должен выглядеть приятным и занимательным.

Хеллер протискивается вперед. Девушки продолжают ритмично качать, выставив свои задики, девушки покачиваются— вперед-назад, вперед-назад, — отталкиваясь правой ногой. Хеллер стоит теперь у самой веревки. Воздух с шипением наполняет шкуры, мешки, оболочки, растягивает и надувает их. Кажется, будто какое-то существо приходит в себя после долгого забытья, начинает шевелиться и просыпается, шумно вздыхая и выгибая спину.

Женщина с полной сумкой картошки, сама лицом похожая на симпатичную картофелину, не может удержаться от смеха — смех у нее визгливый, захлебывающийся, сам по себе смешной.

Хеллер постукивает женщину по спине, но, похоже, она этого не чувствует, видимо, под воздействием непреодолимо назойливых ассоциаций, она показывает на вспухающие, обретающие объемность и упругость оболочки, вибрирующие от непрерывно прибывающего воздуха и постепенно принимающие заданную форму.

Хеллер уже утвердился во мнении, что все эти предметы, которые сейчас надуваются и набухают, подобны половым органам каких-то диковинных существ; вернее, эти еще не до конца принявшие свою форму чудища, которых шесть девушек, без устали накачивая, пробуждают от спячки, кажутся совершенно нелепыми и одновременно могучими и угрожающими сексуальными символами. Все больше зрителей смеется. Люди, хихикая, подталкивают друг друга. Показывают пальцами туда, где что-то подозрительно шевелится, вспухает, раздувается в разные стороны. Девушки все качают, не переставая улыбаться: смотрите, как это легко делается! Ну точно половые органы, думает Хеллер, однако какому существу могли бы они принадлежать и где помещаться, чтобы от них был толк, то есть, чтобы они действовали?

— Дамы и господа, — произносит человек с микрофоном и продолжает: — Здесь, у вас на глазах, рождаются вещи, которым предстоит держать и выдерживать нас на себе. Это мебель будущего. Надувная мебель. Обратите внимание, как мало затрачено труда, чтобы из бесформенности возникла форма. Нужен всего только воздух. Хотя, конечно, все придумано и продумано художниками. Ну, дорогой Майк, может быть, и ты пожелаешь сказать несколько слов, здесь собралось немало твоих поклонников, я вижу, кое-кто уже приготовил альбомы для автографов.

Майк Митчнер берет микрофон, бросает взгляд на Хеллера, который с необычайным вниманием следит за ним, и заявляет: хоть он и не специалист, но он позволит себе прежде всего высказать подозрение, что лишь немногие из его сограждан сознательно относятся к мебели. Другими словами: слишком многие довольствуются тем, что у них есть, их вовсе не беспокоит, когда у них от сиденья на бестолково склеенных стульях немеют ноги, когда они отлеживают себе бока на дрянных кроватях, когда в неудобных креслах у них постоянно заявляют о себе диски позвонков и нарушается мозговое кровообращение. Сознательно относиться к мебели — что он под этим понимает? То, что мебель должна быть другом, спутником человека и всячески ему служить.

— Разве не совершаем мы с помощью этих предметов достаточно важные дела? Ну вот видите. Поэтому, люди, проверьте, на чем вы спите, сидите, пьете кофе, пишете письма или пересчитываете получку. Это если говорить в самых общих чертах. Что же касается настоящей демонстрации, Гуннар, то, по-моему, здесь показывают много совершенно поразительных вещей. Я все время думаю, что же такое напоминают мне эти пухлые ребята, ведь они вызывают у нас в памяти нечто знакомое.

Девушки стали качать медленнее, в такт мелодии «The last waltz»[10] это, однако, отнюдь не означает, что появились признаки усталости; скорее зрителям предоставляется возможность увидеть, как различные предметы приобретают установленную и — что важнее всего — гарантированно восстановимую форму. О некоторых уже можно со всей определенностью сказать, что это будет: кушетка, кресло или грибовидный стол; и только один пухлый тип, похожий на яйцо со спинкой, до самого конца упорно скрывает, для чего он предназначен. Так что же дальше?

Все как одна девушки перестают качать, отвинчивают шланги; они заслужили аплодисменты, да, вот они пожинают жидкие аплодисменты и раскланиваются, стоя возле своих произведений. Теперь человек с микрофоном подталкивает дорогого Майка к надутым спутникам нашей жизни и просит его за всех нас посидеть и полежать на них для пробы и сообщить, что он при этом чувствует. Майк садится, Майк ерзает, скрючивается и потягивается, даже слегка качается. Что он чувствует? Ну, в первую секунду кажется, будто ты сел на желе, потом ты находишь точку опоры, а потом — ну, как вам сказать? — потом наконец возникает чувство, что эта мебель обволакивает твое тело.