Я думаю, это напугало их — увидеть, что на самом деле представлял из себя Эликсир, что он может с ними сделать. Как он уничтожил Алекс изнутри ни оставив ничего, кроме оболочки. Однажды я заметил, как Леа пристально рассматривала Алекс, и было очевидно о чём она думала. Это могу быть я. Она видела себя в неясных, надломленных глазах Алекс.

На третий день у неё началась головная боль, и каждый раз, когда она смотрела на меня и упоминала о боли, я хотел вырвать каждое ребро из груди Сета по-отдельности.

Своего рода определённый режим сложился между нами, пока мы ждали появления Аполлона, в надежде на хорошие новости. Мы проводили день вместе, и в ночное время она, в конечном счете, перешла на диван. Следует признать, что это была моя самая любимая часть суток. Кровать была по-прежнему под запретом. Что-то было интимное в этом, что я один желал, и провел многочисленные часы, отказываясь от этого, но с ней в таком состоянии, это перешло бы все границы.

Алекс вытащила шахматную доску и расположила её на кофейном столике, пока я наблюдал за ней. Боги, я любил даже просто за ней наблюдать. Звучит это чертовски нездорово, я знаю, но мои глаза просто пожирали её. В ней было изящество, которое она сохранила, даже после принятия трех доз.

— Сыграем? — Она уселась на пол с другой стороны кофейного столика.

Я учил её играть в шахматы. Когда я кивнул и стал присаживаться на пол, она схватила одну из пешек и установила её на ближайшую к ней линию.

Обучение её игре в шахматы, на самом деле, не заладилось.

Когда она отвела взгляд, я потянулся вперед, заменив пешку на коня. Сложив руки под подбородком, она слушала пока я снова озвучивал правила. Как только я закончил, она сделала первый ход, сдвигая пешку вперед на одну клетку.

Я попытался вообразить игру в шахматы с Алекс в иное время, к примеру месяц назад. Представить себе, её сидящую спокойно в течение достаточно длительного времени и обладающую терпением для такой игры как шахматы, было невозможно. Зная её, она разбросала бы шахматные фигуры уже к этому моменту. Я рассмеялся.

Алекс вздёрнула подбородок и ухмыльнулась.

— Что?

— Ничего, — ответил я.

Всё ещё улыбаясь, она переползла на мою сторону и села рядом, затем потянулась через доску, сдвигая другую пешку прямо на ту позицию, на которой должна стоять моя. Я снова рассмеялся.

— Ты не можешь сидеть рядом со мной и играть в шахматы, agapi.

Ей плечи приподнялись.

— Мне нравится сидеть рядом с тобой.

Мне тоже нравилось. Я передвинул пешку вперёд, не забирая её пешки.

— А еще мне нравится, когда ты смеешься. — Она положила палец себе на губы, её брови нахмурились, пока она изучала доску. — Я думаю,ты мне просто нравишься.

Мой рот открылся, но из него ничего не вырвалось.

— Иногда я чувствую ... чувствую словно я должна сделать больше, — она приподняла ладью, — чем это. С моей жизнью. — Она поставила её на место и взглянула вверх, изучая моё лицо. — С тобой, тоже.

Я понимал, что мне надо ответить, но было чересчур много всего, что я хотел сказать.

Она подвинулась ближе и положила голову мне на плечо. Прошла секунда.

— У меня есть эти воспоминания. Некоторые, действительно, хорошие, а другие тёмные и багровые. — Она потёрлась щекой о моё плечо. — Я знаю, что есть больше... всего этого.

— Есть, — прошептал я, наблюдая как ресницы развернулись веером над её щеками, её губы приоткрылись.

— Мне нравится это. Мне нравится, когда ты обнимаешь меня ночью. Это кажется правильным ... настоящим. — Она призадумалась, ресницы взметнули вверх. — Спасибо тебе.

— Не за что. — Мой голос прозвучал заметно тягостно.

Алекс подняла голову, её губы съёжились.

— У меня создается впечатление, что ты не часто такое говоришь.

У меня спёрло дыхание. Клубок эмоций сформировался у меня в груди.

— Нет.

— Тебе нравится это? — Её взгляд был направлен на доску, её пальцы кружили над неверными фигурами.

— Конечно, нравится, agapi — я опустил руку ей на плечи и наклонился, прижав губы к её виску, затем к её подбородку. Её щеки приподнялись, когда на лице появилась улыбка, тоже произошло и с моей грудной клеткой, и этот комок в груди сжимался и сжимался. Я прижал лицо к копне волнистых волос и вдохнул.

Аполлон говорил, что знает на что такого рода любовь способна. И я, наконец, понял, почему Парис рискнул своей страной и своей кровью ради Елены. Эгоистично, да, но я понимал. Я сожгу дотла весь мир, если это потребуется, чтобы Алекс была в безопасности.

— Тук, тук — послышался голос Дикона.

Алекс напряглась.

Отодвинувшись от неё, я поднял взгляд. Он стоял в дверном проеме с легкой улыбкой на лице. Одёрнув руку, я встал, с удивлением обнаружив, что мои ноги ослабли.

Взгляд Алекс метался от моего брата ко мне, и она, должно быть, прочитала что-то в моих глазах, потому что она расслабилась и вернулась к шахматной доске.