Таким голосом он обычно успокаивал норовистых лошадей и нервных женщин. Как правило, это ему хорошо удавалось, лишь очень немногие женщины могли устоять перед его бархатными переливами. Жаклин, конечно, сделана из более жесткого материала. Она по-прежнему шарахается от него. Ее нелегко усмирить — женщина, которая не останавливается перед тем, чтобы применить яд, вряд ли может быть похожа на увядающую фиалку. Но что-то в нем все-таки волнует ее! Мысль эта доставляла ему удовольствие.

— Ты обещал, — повторила она.

— Я тебя предупреждал, что обычно не выполняю своих обещаний, — напомнил он, подвигаясь ближе. — А потом, утро такое прекрасное, мягкий бриз, красивая женщина рядом… Тут уж даже праведник не устоит!

— Да, тебя вряд ли можно счесть пра… — Жаклин споткнулась о корень дерева, он подхватил ее и слегка прижал к себе. Она сопротивлялась, но оба понимали, что это несерьезно.

— Всего лишь поцелуй, дорогая, — прошептал он и, приподняв ей подбородок, приблизил губы к ее губам.

Он почувствовал, Как по ее маленькому сильному телу пробежала дрожь. Чем же она вызвана? Ненавистью или желанием? Николас поднял голову и сверху вниз посмотрел на нее. Глаза закрыты, лицо бледно и напряжено.

— Раскрой губы, — пробормотал он. — Чем скорее ты сдашься, тем скорее это кончится. Поцелуй, не более того.

Ее губы раскрылись, и он медленно, жадно поцеловал ее. Жаклин если и не откликалась на его поцелуи, то, во всяком случае, и не сопротивлялась им. Тело ее, вначале напряженное, как тетива лука, постепенно обмякло, он чувствовал через тонкую материю, как ее дивные груди прижимаются к его груди. Он слышал ленивое гудение пчел, пение птиц где-то поблизости, шелест листьев над головой и все целовал и целовал ее. Жаклин вся дрожала, и его тело пронизывала ответная дрожь. Он сходил с ума от желания опрокинуть ее на эту сладко пахнущую траву, сорвать с нее одежду и насладиться ее телом…

Николас так и не понял, что заставило его остановиться. Только не отсутствие желания — он был подобен юнцу, готовому взорваться, если она только дотронется до него.

Может быть, это из-за того, что руки ее так беспомощно лежали на его плечах? Или оттого, что в этом нежном теле таился такой непреклонный дух? А может, раз в жизни ему захотелось поступить благородно?

Николас медленно отпустил ее, первым прервав поцелуй, и сделал шаг назад.

— Ну вот видишь, — сказал он так, как будто бы это его совсем не взволновало. — Всего-навсего поцелуй.

Ее глаза раскрылись, и она изумленно уставилась на него. «Странная реакция на обычный поцелуй», — подумал он.

— Если это простой поцелуй, — сказала она, — что же представляет собой сложный?

— Хочешь, покажу? — спросил он, протягивая к ней руки, но на этот раз она поспешно уклонилась. — Куда ты?

— Домой. Если ты не сумел поймать на обед рыбу, придется мне придумать что-нибудь другое. Этот древний петух, которого притащил Тавернер, будет вариться несколько часов.

— Помочь тебе? Я могу отрубить ему голову?

Жаклин как-то криво улыбнулась:

— Нет, не надо. Я сама умею убивать… петухов.

Он, не удержавшись, засмеялся, ему вдруг стало легко на душе.

— Только предварительно не отрави несчастного!

Она смотрела на него так, как будто видела его первый раз в жизни. Огромные карие глаза распахнулись, рот приоткрылся от удивления. Можно было подумать, что она увидела призрак.

— Что с тобой? — спросил Николас все еще добродушно. — Я что, раскрыл твои гнусные планы?

Шутка не вызвала на ее лице улыбку. Она еще некоторое время молча смотрела на него, а потом повернулась и побежала.

Он было хотел догнать ее, но продолжал неподвижно стоять, глядя, как Жаклин несется через луг, как ее волосы и юбки развеваются по ветру. Она была похожа на лесного эльфа — такая прелестная и невинная. Николас понимал, что может легко догнать ее, но не захотел. К нему вернулось его мрачное настроение.

Странно: ведь в какой-то момент она была готова вернуть его поцелуй. Может быть, ему удалось бы вызвать в ней еще больший энтузиазм, если бы это длилось чуть дольше. Но дело в том, что он не был уверен, хочет ли этого. Уж очень примитивной была бы подобная месть — совратить Жаклин, сорвав с нее одежды, подавив ее гнев и сопротивление, распластать ее, задыхающуюся от страсти и желания, под собой. Это уж слишком просто.

Николас прекрасно знал, что умеет доводить женщин до подобного состояния, и не сомневался, что сумеет сделать это даже с женщиной, преисполненной ненависти к нему. Он жестко улыбнулся. Жаклин не сможет долго противостоять ему.

Его талант совратителя превосходит даже его талант в карточной игре и способности обращаться с лошадьми. Так почему же, черт возьми, ему не хочется пускать в ход этот талант?!.

Его настроение портилось все больше, пока он шел назад к этой жалкой хибаре, которая некогда была элегантным охотничьим домом. Над каминной трубой поднимался дым, свежий запах горящих дров разносился в воздухе. Николас остановился перед полуразрушенным домом. Интересно, если бы все в его жизни сложилось по-другому, можно ли было спасти дом? Он пожал плечами. О чем тут думать? Дом, оставленный без присмотра на десяток лет, давно разрушен, а пожар внес свою последнюю лепту. Впрочем, пожалуй, эта разруха началась еще при его деде. Сумасшедшие Блэкторны были известны тем, что не заботились о своей собственности. Его дед был найден мертвым в кровати своей замужней любовницы, один дядя был убит на дуэли, другой покончил с собой. Неудивительно, что дом в Шотландии пришел в такое запустение. Блэкторны были слишком заняты саморазрушением, чтобы обращать внимание на какой-то там сельский дом.