Нужно заметить, что уже давно носились слухи, будто он беспрерывно работает над каким-то изобретением, но в чем оно заключалось, никто не мог дать мало-мальски определенный ответ… Тем не менее нельзя сказать, чтобы этим слухам не верили — ведь Свенсон был загадкой. Нередко, зная, что я раньше был очень близок к нему, профессора донимали меня расспросами. Они думали, что я знаю что- либо по этому поводу. Я, конечно, только мычал и отнекивался, что еще более возбуждало их интерес. Нечего и говорить, что я был заинтересован не менее их в опытах моего друга. И вот, представьте мою радость, когда, однажды вечером, Свенсон по телефону пригласил меня к себе. От волнения я едва не выронил телефонную трубку и прямо спросил:

— Это по поводу изобретения?

Продолжительное молчание и, наконец, короткое:

— Да.

В одну минуту я был одет и помчался в первом попавшемся авто за город, по направлению к вилле Свенсона.

Свенсон крепко пожимал мои руки и улыбался, глядя добродушными, веселыми глазами. Это уже не был задумчивый, угрюмый ученый — это был тот самый Свенсон, которого я так привык видеть в детстве. Я был удивлен происшедшей с ним переменой и сказал ему об этом. Он весело рассмеялся. Признаюсь, у меня даже проскользнула было мысль о его безумии. Он, угадав эту мысль, обратился ко мне:

— Ты не думай, Эдуард, что я сошел с ума. Я, право, теперь готов расцеловать каждого встречного… Я ведь пригласил тебя по поводу моего изобретения и…

— Вот, вот — по поводу изобретения, — подхватил я.

— …и открытия, которое удалось сделать при помощи изобретенного мною аппарата, — продолжал Свенсон. — Я сейчас не буду говорить тебе ни слова об устройстве аппарата — это ни к чему. Когда будут установлены некоторые части, в том числе и предохранительный клапан, над которым работают мои ассистенты, тогда я приглашу всех наших уважаемых коллег и объясню все подробно. А сейчас я тебе покажу то, что уже достигнуто мною. Но позволь задать тебе один небольшой вопрос: что, по-твоему, было бы, если бы весь мир, который нас окружает, включая и нас самих, внезапно уменьшился в неисчислимое количество раз, то есть наша Земля стала бы не более электрона, Солнце — протона и т. д. Возможно было бы тогда существовать на Земле и произошли бы какие-нибудь изменения?

Я задумался, но думал не столько над вопросом, сколько над тем, куда Свенсон клонит. Наконец, ответил, что теоретически, пожалуй, изменений никаких не должно произойти, но на самом деле…

— А на самом деле, — перебил Свенсон, — и тем более! Ты скоро это увидишь своими глазами и тогда, конечно, убедишься, что это так.

Мне показалось, что мой приятель, действительно, сошел с ума. Я попытался возражать:

— Но…

— Никаких «но»! Чем ты докажешь, что наша Земля не есть лишь ничтожная пылинка, затерянная во вселенной, на которой, по счастливой случайности, зародилась и эволюционировала жизнь и… и ее населяют такие тупоголовые субъекты, как ты, дорогой Эдуард, которые воображают, будто эта пылинка — все! Чем ты докажешь, что наша солнечная система не атом? Ничтожный атом!

Помолчав и немного успокоившись, он продолжал с оттенком раздражения в голосе, точно разъясняя недогадливому ученику сказанное:

— Величину надо понимать относительно, как и движение. Если движется, например, поезд, то его движение будет таковым в отношении к земной поверхности; Земля же, в свою очередь, имеет вращение вокруг оси и движется вместе со всей солнечной системой. С величиной то же самое. У нас величина измеряется и воспринимается относительно величины Земли, солнечной и звездной систем. А что представляет собой хотя бы наш Млечный Путь со всеми звездами, в том числе и с нашим солнцем? Не представляет ли он из себя лишь крошечную молекулу высшей материи? Кто решится утверждать обратное?..

— Во всяком случае, не ты со своим «но»! — закончил Свенсон после небольшой паузы, испытующе посмотрев на меня. Он был возбужден до крайности. Я понял, что спорить в такую минуту с ним не стоит, и только скромно заметил, что как это, так и обратное доказать очень трудно.

— Но возможно! — подхватил Свенсон.

— Может быть, но насколько мне известно, до сих пор это еще никому не удалось.

— А мне известно, что удалось! — с ударением произнес Свенсон.

Вероятно, на моем лице достаточно ясно отразилось недоумение, так как он сейчас же прибавил:

— Да, удалось. И для того я позвал тебя, чтобы ты сам мог воочию убедиться в этом.

Свенсон толкнул узенькую дверь, и мы вошли в необычайно крошечную каморку. Полый цилиндр из довольно толстого стекла соединял противоположные ее стены.

— Ты видишь что-либо внутри цилиндра? — спросил Свенсон.

Я пристально всмотрелся.

— Какое-то очень тонкое острие.

— А на острие?

— Право, ничего не вижу.

Он подал мне лупу.

— Посмотри теперь.

— Вижу какую-то пылинку.

Свенсон подал мне лупу. В нее я увидел какую-то пылинку на тонком острие…

Свенсон взял меня за руку.

— Довольно, теперь пойдем дальше…

Если бы не чересчур высокий потолок да не огромный, во всю стену, металлический экран, то просторная зала, в которую мы вошли, не представляла бы собой ничего особенного. Впрочем, внимательно осмотревшись, можно было в стене, напротив экрана, заметить небольшое круглое отверстие, на высоте приблизительно двух с половиной метров от пола, да несколько небольших рычажков чуть пониже. Это — все, что я успел увидеть.