– Я люблю тебя, – мурлыкнула она.

«И я тебя люблю, счастье моё», – прозвучало у неё в голове с бесконечной нежностью.

Улегшись сверху на пушистый живот Млады, Дарёна принялась за излюбленную игру – «где у кисы мурчалка?» Наверняка обычная кошка от такого количества тисканья и объятий уже не выдержала бы и принялась орать и вырываться, но только не Млада. Она позволяла Дарёне всё: поцелуи в нос и уши, пересчитывание когтей и усов, щекотание подушечек лап – правда, при последнем она извивалась, сучила лапами и в конце концов сбросила девушку с себя. Упав на постель, Дарёна уткнулась в кошачий мех, чтобы заглушить рвущийся из груди хохот.

– Мрряв, – гортанно раздалось в ответ. А голос в голове девушки добавил: – «Ну всё, хватит, щекотно же!»

Потом они просто лежали в обнимку. Дарёне было трудновато дышать под весом чёрной лапищи, но в и этом она находила свою прелесть. Под защитой этой лапы она могла ничего и никого не бояться.

«Ну, как твои дела сегодня? – спросила Млада. – Рана не беспокоит?»

– Твердяна меня лечит, – ответила Дарёна, вороша пальцами её мех. – Сегодня ещё одного червяка вытащили.

«Червяка?» – удивилась Млада.

– Ну, я так себе представляю эти… остатки оружейной волшбы, – объяснила Дарёна. – Они мне кажутся такими горячими червяками внутри раны, и Твердяна их по одному выуживает оттуда. – И призналась со вздохом: – Это больно…

«Да, с оружейной волшбой шутки плохи», – вздохнула Млада.

– Если хоть один червяк останется, я не жилец. – Дарёна уткнулась в кошку, чтобы скрыть слёзы.

«Муррр… муррр… ладушка моя. – Млада пощекотала девушку усами. – Даже не думай об этом и не бойся ничего. Моя родительница своё дело знает… Она эту волшбу сплела, она и расплетёт, будь уверена».

– А если нет? – Дарёна подняла лицо, заглянув в синие глаза кошки. – Эта зараза… убьёт меня изнутри…

«Нет, – твёрдо ответила Млада. – Твердяна – великий мастер. Нет ничего такого, что бы ей не было подвластно».

– А бывали случаи, чтобы мастер не мог до конца обезвредить свою волшбу? – не унималась девушка.

«Я не припомню такого, – сказала Млада. – Так, всё, довольно об этом думать и расстраиваться. Всё будет хорошо! Всё до свадьбы заживёт».

– Не знаю, доживу ли я до свадьбы, – вздохнула Дарёна, кладя голову ей на плечо.

«Обязательно доживёшь… И ещё долго будешь жить после неё – благодаря силе Лалады».

– Млада, я люблю тебя… Очень, очень, очень…

Теперь Дарёна произносила эти слова уверенно: в сердце у неё жил неугасимый огонёк, она ждала встречи с Младой, как праздника, и скучала, даже когда они не виделись всего день. В ней горела постоянная потребность обнимать большую и тёплую чёрную кошку, слушать её долгое любовное мурчание зимним вечером, засыпать в пушистом кольце её свернувшегося калачиком тела, как на роскошном мягком ложе.

«Была бы ты со мной ещё и в людском облике так же ласкова, – с тенью сожаления посетовала Млада, потираясь ухом о ладонь девушки. – А то, когда я кошка, так тебя просто не унять, а когда перекидываюсь обратно, тебя словно подменяют… Я не пойму, Дарёнка: ты что, боишься меня, что ли?»

Младу-кошку Дарёна полюбила до стона, до писка, до нежного надрыва сердца, а вот перед Младой-человеком действительно ещё чуть-чуть робела. Но робость эта была с оттенком восхищения, хотя произнесение тех же слов любви давалось ей сложнее, когда между её пальцами струились чёрные кудри Млады, а не кошачий мех.

– Нет, не боюсь, что ты, – порывисто заверила она, беря в свои ладони морду и поглаживая большими пальцами шелковистую шерсть на щеках Млады.

«Тогда что с тобой, мррр? – с искорками яхонтового смеха в глазах спросила та. – Что же после свадьбы будет, а, Дарёнка? Ты на супружеском ложе мне тоже в кошку перекидываться велишь?»

– Не знаю, – смущённо засмеялась Дарёна, чувствуя прилив жара к щекам. – Когда ты кошка, мне почему-то проще… А когда человек, ты такая… такая…

«Какая?» – смешливо мурлыкнула Млада.

Дарёна замялась, не зная, как описать свои чувства. Если с Цветанкой они были на равных, могли друг над другом подшучивать, поддразнивать одна другую, позволять себе вольности и быть простыми и раскованными в обхождении, то равной чернокудрой женщине-кошке Дарёна себя не чувствовала. И дело было не только в разнице в возрасте, просто Млада зачаровывала Дарёну смесью кошачьей мягкости и обтекаемости, звериной силы, древней белогорской мудрости, спокойствия и теплоты. И – да, лесной сказкой. Детский трепет перед ускользающим чудом, прятавшимся среди ветвей, всегда был жив в сердце Дарёны, а когда она закрывала глаза, шелестящая берёзовая тайна окутывала её вновь, принося с собой волнующее ощущение чьего-то присутствия – оберегающего, всезнающего, любящего.