— Какие самолеты базируются на аэродроме в Пардубице? — подтолкнул я умолкнувшего Гилле.

Он оживился, голос постепенно окреп, глаза перестали перебегать с предмета на предмет. Четко и толково он дал основные сведения об аэродроме. И количество, и тип самолетов, и систему охраны, и калибр зениток, и где хранится запас горючего и бомб… Все было правдой и все это нам было уже известно.

Что ж такое? Неужели гестапо приказало дать точные сведения? Или у меня просто излишняя подозрительность и недоверие к этим людям?

Казалось, допрос надо уже кончать и принимать какое-то решение, но ощущение чего-то ненайденного, невыясненного до конца не покидает меня.

Гилле уже совсем освоился, держится более уверенно, шляпа сдвинута на затылок, глаза повеселели. Попросил разрешения закурить и с жадностью ухватился за сигареты.

Я приказал Бердникову привести сюда Маунца.

Как только Маунц, а за ним Бердников, Журов и Сапко появились на полянке, я встал и пошел к ним навстречу. В трех шагах от Маунца остановился, пристально вглядываясь ему в лицо. Не спуская с него взгляда, медленно достал пистолет, щелкнул предохранителем.

Маунц тревожно глянул на сидящих в сторонке и мирно покуривающих Гилле и Богданова.

Бердников и Сапко, еще ничего не понимая, но видя такие мои приготовления, сдернули с плеч автоматы.

— Сейчас ты будешь говорить правду. Сейчас ты расскажешь, какое получал задание в гестапо, — с угрозой, медленно подбирая слова, сказал я.

Маунц не изменился в лице, но его невысокий лоб вдруг сразу сделался влажным, красными пятнами покрылись щеки и крепкая шея.

— Все, что я сказал, — правда, — процедил он сквозь зубы, бросил злобный взгляд в сторону Гилле.

— Обыщите его как следует. Прощупайте все складки и швы, — приказал я Бердникову, хотя мало надеялся на результаты нового обыска.

Сапко и Бердников сняли с немца шинель и китель и стали быстро просматривать их. В нескольких местах Сапко ножом подпарывал подкладку кителя. Маунц без шапки, в заправленной в брюки серой трикотажной нижней рубашке с короткими рукавами стоял возле и молча смотрел на их работу. Вдруг он резко сделал шаг в сторону. Сапко схватил его за руку.

— Стой! — настороженно приказал он, разглядывая полураздетого немца. — А ну, покажи, что это у тебя? Ребята, да это эсэсовец! — закричал он вдруг, крепко удерживая и выворачивая руку немца.

С внутренней стороны выше локтя на гусиной от холода коже руки четко выделялась синяя вытатуированная маленькая буква «А», обозначающая вторую группу крови. Это делалось только у эсэсовцев, у «избранных людей», дабы в случае ранения не тратить время на анализы, а немедленно оказать «избранному» помощь.

Так вот какие гости к нам пожаловали!

Эсэсовец вдруг сделал глубокий выпад, обеими руками сильно толкнул Ивана Сапко в грудь и, сбив его на землю, бросился в кусты.

Журов щелкнул затвором автомата, но я успел крикнуть «не стрелять!» — и Журов с Бердниковым бросились в погоню, за ними побежал и Сапко.

Некоторое время слышно было, как Журов громко кричал «стой» и «хальт», затем в той стороне треснула короткая автоматная очередь, и все стихло.

Я подошел к Гилле. Он лежал на земле между камнями вниз лицом. Над ним с приготовленным автоматом стоял Богданов. Гилле лежал, скорчившись от страха, втянув голову в плечи.

— Ауф! — крикнул я, но немец только вздрогнул и еще больше втянул голову.

— Вставай! — крикнул Богданов, тряхнув немца за плечи.

С поднятыми над головой руками, с искаженным от ужаса лицом Гилле поднялся на колени, уставился на направленный на него автомат Богданова, откуда, казалось, вот-вот со страшным грохотом вылетит огненная смерть.

Сзади в кустах послышался шум.

Журов, Бердников и Сапко выволокли на поляну труп Маунца, положили его возле валяющейся на земле шинели.

— Зачем стреляли? Надо было догнать, — недовольно начал я.

— Это Николай Попов, — еле выдохнул Журов, — Стоял на посту возле просеки… услыхал крики… видит — немец бежит, ну и трахнул его…

Увидев труп Маунца и окончательно одурев от страха, Гилле вдруг вскочил на ноги и с поднятыми над головой руками побежал в кусты. Богданов одним прыжком догнал немца и подставил ему ножку.

Мы все окружили лежащего.

— Что ж ты, мамкин сын, — Богданов схватил Гилле за воротник и поднял его на ноги, — торопишься на тот свет, как поповна замуж…

Гилле снова упал на колени и, протянув руки в нашу сторону, торопливо, глотая слова, забелькотал:

— Я не эсэсовец… Я все расскажу… Я не хотел… Они заставили — и Ашенбреннер и Кюнце, — он указал рукой на труп Маунца. — Я не хотел…

— Кто вас послал в лес к партизанам? — прервал я его.

Гилле замолчал, тупо уставившись на меня и ловя ртом воздух.