Тогда и начался тот самый невиданно дерзкий, полуфантастический поединок с болотами, тайгой и стужей, который окрестили «чудом XX века» и о котором вскоре загомонил весь мир…

Но голова у всех одна, и всегда отрадней видеть снесенную голову соседа, нежели топор над своей. И кое-кто лишь тем только и занимался, что оберегал собственную голову. А в это время нефтяной младенец, хрипя и кряхтя от натуги, вылезал и вылезал из подземного плена…

Надо было немедленно, всеми силами готовить посадочную первому десанту нефтяников в Турмагане, но вместо этого туда выбросили сам десант. У недоношенного и хилого Турмаганского нефтепромыслового управления не было ничего для промышленной добычи нефти, зато в кармане начальника НПУ, коммуниста Бакутина, лежал всеми инстанциями утвержденный план, где кривая добычи ракетой устремилась ввысь и, начав с миллиона тонн в 1965-м, через десять лет должна была достигнуть фантастического рубежа — сто миллионов! А где было взять нужные для такого взлета рабочие руки? Куда поселить владельцев этих рук? На чем завезти миллионы тонн механизмов, металла, труб, бетона? — это и многое иное, такое же важное и безотлагательное, в том плане замалчивалось.

Ни крыши, ни воды, ни тепла, ни света, ни хлеба у бакутинского десанта не было. Лишь яростное, неодолимое желание во что бы то ни стало зацепиться на болотистом обском берегу, в том самом месте, где в великую сибирскую реку впадает крохотная таежная речонка с непонятным колдовским названием Турмаган. «Главное — зацепиться. Начать, дать живую нефть, а там…» — сказали на прощание Бакутину в министерстве, не договорив, что же будет «а там»… после того как удастся прилепиться к краешку вчерне оконтуренного, недоразведанного Турмаганского месторождения в две тысячи квадратных километров, тысяча девятьсот семьдесят из которых — воистину проклятые богом и людьми болота, болота, болота…

Главный город доселе безвестной, хоть и гигантской по размерам Туровской области, с населением по человеку на квадратный километр, вдруг превратился в центр самой большой и самой перспективной в стране нефтяной провинции. Почти каждый день рождались в Туровске проектные и научно-исследовательские институты, тресты, конторы, управления, объединения и даже главки. Сюда отовсюду спешили спецы всех званий и рангов. Со всех концов великого Советского государства шли нескончаемые потоки грузов. По швам трещали склады и пакгаузы, гостиницы стали похожи на эвакогоспитали, а пристань, вокзал и аэропорт — на эвакопункты сорок первого.

Областной Туровск шестьдесят пятого не имел ни одного современного, красивого, удобного здания. Только в центре, вокруг единственного обихоженного пятачка, выстроились хоть и старомодные, зато добротные здания обкома партии, облисполкома, геологоуправления и пединститута, а в любую сторону от этого пятачка сразу начинались допотопные улочки с неровными шеренгами разномастных домов, покосившихся, вросших в землю, лишь кое-где раздвинутых аляповатыми, неустойчивыми на вид крупнопанельными пятиэтажками. Убожество давно переживших свой век строений дополнялось хлипкими, танцующими под ногами дощатыми тротуарчиками и немощеными дорогами. Весной и осенью кривые, узкие улицы тонули в первобытной грязи, летом их окутывала едкая, горячая пыль, а зимой по окна заваливало снегом, который скоро чернел от копоти множества труб. Правда, на восточной окраине города ускоренными темпами строились собственные четырехэтажные «Черемушки», но строились почему-то без ливневой канализации, с узенькими улочками и тропками-тротуарчиками.

В противоположном от «Черемушек» конце города приютился туровский аэродромик. Там, прямо на грунт, садились вертолеты, небольшие устаревшие поршневые ЛИ-2, ИЛ-14 и АН-2. Эти безотказные воздушные работяги связывали областной центр с бескрайним, необжитым Севером, где в колючем таежном разливе либо в замшелой бездорожной тундре затерялись крохотные поселки геологических экспедиций, леспромхозов, рыболовецких и оленеводческих артелей.

В приплюснутом, похожем на барак, одноэтажном деревянном доме сгрудились все аэродромные службы и зал ожидания для пассажиров. Зимой в том зале и в валенках замерзали ноги, а сейчас загустела духота — прокуренная, пропахшая пивом, рыбой и потом. Пассажиров в зале почти не было: они расположились в небольшом скверике — на скамьях, на чемоданах и прямо на земле. Курили, жевали, судачили, кто насухо, а кто и с бутылкой. Малыши, быстро сдружась, гонялись друг за другом, пинали мяч, висли на металлической ограде летного поля.

На обшарпанном фанерном чемодане примостились, держась за руки, двое: могучий парень с широченными покатыми плечами и тонкая круглощекая девушка с яркими синими глазами. Достаточно было раз глянуть на эту пару, чтоб безошибочно определить — влюбленные. Она сперва дремала, припав головой к его взбугрившейся груди, потом свернулась клубком на его коленях, и парень, обняв девушку, тихонько покачивал, будто баюкал, нашептывая ей что-то при этом в самое ухо.

Низко пролетел ЛИ-2. Сделав плавный разворот, пошел на посадку. Из динамика над крыльцом полоснул металлический дребезжащий женский голос:

— Прибыл самолет рейсом двадцать девятым из Турмагана.

— Наш. Слышишь, Таня?

Она не шелохнулась, притворяясь спящей. Влюбленно улыбаясь, парень потерся лбом о ее щеку. Легонько зажал ноздри маленького курносого носа. Дрогнули будто соломенные ресницы, чуть разошлись, приоткрыв ярко-синие глаза.

— Наш прилетел, Танюшка.

— Угу. — Ресницы опять сомкнулись.

— Сейчас посадка.

— Угу.

Мимо скученно протопали прилетевшие двадцать девятым рейсом. Последней, приотстав от толпы, шла молодая женщина с мальчиком за руку. Красивое лицо женщины было бледно и пасмурно, пожалуй, даже печально. Закусив нижнюю губу, она рассеянно и отрешенно смотрела перед собой, и казалось, вот-вот расплачется. Вдруг на лице женщины мелькнуло изумление, она резко остановилась.

— Пойдем, ма, — мальчик дернул ее за руку.

Не глянув на сына, неестественно жесткой походкой женщина подступила к влюбленным.

— Таня!

Девушку будто сдуло с колен парня.

— Ася! Милая! — Звонко, со сладким причмоком поцеловала женщину в губы. — Как ты? Откуда?..

Увидела мальчика, метнулась к нему.

— Тимурик! И ты… Да откуда?..

Наконец Таня заметила брезгливую холодность бледного лица, поймала язвительный взгляд и растерянно смолкла. Вплотную подступив к сестре, сухим, подрагивающим от негодования голосом Ася потребовала: