Русский язык преподавал Павел Иванович Шипучий, как звали его ученики, — безвольный старик с удивительно мягким и добрым характером, которым все бессовестно пользовались. У Павла Ивановича к старости развилась глухота, так что на уроках его можно было свободно разговаривать вполголоса, и он мог заметить это только по губам.

Появление в классе Павла Ивановича обычно сопровождалось возгласами:

— Щиволощ! Щкатина! Щабака! Я тебе покажу, как подщкащивать!

Во время диктанта кто-нибудь из учеников вслед за учителем читал текст по книжке: Павел Иванович любил басни Крылова и потому чаще всего выбирал их для диктовки.

Один раз Васильковский уронил книгу, а так как он сидел на первой парте, то Павел Иванович заметил это, отобрал басни и, наградив нарушителя несколькими подзатыльниками, продолжал диктант. Тогда вместо Васильковского стал подсказывать Березкин. Ученики свободно перекликались:

— Ять или е?

— Ять.

— Запятая тут или точка с запятой?

— Запятая…

Ученики прилежно склонились над тетрадями, и Павел Иванович уверен: идет самостоятельная работа.

Шум на уроках Павла Ивановича всегда стоял невообразимый, и не только потому, что ученики свободно переговаривались. Павел Иванович любил нравоучительные анекдоты и частенько в назидание ученикам их рассказывал и сам же первый смеялся над ними.

Так, желая внушить ученикам важность правильной расстановки запятых, Павел Иванович рассказал про одно древнегреческое завещание, в котором родственник ставил непременным условием для наследника соорудить «статую золотую пику держащую». Но поскольку запятую он не поставил, судьи так и не решили: должен наследник соорудить «статую, золотую пику держащую» или «статую золотую, пику держащую». На золотую статую наследник принужден был бы истратить все наследство, и Павел Иванович очень веселился, рассказывая об этом ребятам.

Любил Павел Иванович и сочинения на вольную тему. Наиболее неудачные из них он, чтобы пристыдить автора, зачитывал всему классу. Хохот тогда стоял невероятный. На тему «Домашняя обстановка» ученик Бурцевич написал:

«Домашняя обстановка у нас была такая бедная, что такому важному господину, как я, в нее и показаться было стыдно». Далее шла подпись: «Бурцевич».

Прочитав это сочинение, Павел Иванович хохотал до слез, хохотали и ребята: не столько над Бурцевичем, сколько над смешным стариком, так ничему и не научившим их.

Прошла зима, за ней большая часть весны. Кончался учебный год, и Петька радовался этому. Но часто-часто его охватывала теперь и тревога: как быть дальше, что делать?

В мае начались выпускные испытания. Петька усиленно готовился к ним и выдержал их очень успешно. Экзамены принимал не один учитель, а целая комиссия. И если «свой» учитель ставил ему за ответ по привычке тройку, то другие члены комиссии оценивали бойкий ответ сообразительного паренька четверками и пятерками. Задачу же по геометрии Петька вообще решил первым и получил уверенную пятерку. На экзаменах он исправил несколько годовых троек в аттестате на четверки.

Всем окончившим уездное училище предложили поступить в Порецкую учительскую семинарию, но Петька отказался. Надо было помогать матери, младшим сестрам и братишке, которым тоже пришла пора учиться.

Да Анна Кирилловна и сама не мечтала учить Петьку дальше. Для этого не было средств. Не хотела мать отдавать сына и на завод. Чтобы пристроить Петьку куда-нибудь на службу мальчиком, она ходила по конторам и магазинам, но везде получала отказ. Всюду надо было иметь рекомендацию, и никакие просьбы, поклоны не могли ее заменить. Поняв это, Анна Кирилловна решила отдать Петьку слесарным учеником на механический завод, на котором работал отец. Решить-то решила, а сама потихоньку плакала.

Петьке одинаково не нравились ни заводская работа, ни конторская служба. Его неудержимо влекли к себе просторы полей и лесов. Он хотел бы стать, как его прадед, крестьянином или лесником и готов был смириться с самой скромной долей, лишь бы не идти за высокие заводские каменные стены, где в воротах стоят сторожа. Мысль попасть в клетку, чистую или грязную, была для него одинаково тяжела.

И потому Петька хотел продлить свои последние каникулы как можно дольше. Во вдовьем доме он уже совсем не жил, приходил лишь поесть. Захватив с собой краюху черного хлеба, Петька на весь день уходил в поле, в лес, на реку. Но часто и там подкарауливала его теперь тоска. Со страхом думал он о том дне, когда должен будет войти в заводские ворота, войти на всю жизнь, простясь со своими мечтами о подвиге.

Наступил последний день августа. Анна Кирилловна повела Петьку на курбатовский завод, который отец называл при жизни не иначе, как каторгой. Петька нехотя спускался по знакомому ему с детства Казанскому съезду, вспоминал дни, когда он по этой дороге носил отцу обед, катался на коньках и салазках. Петька шел медленно, то и дело отставая от матери. Она его не торопила — понимала: сын прощается с детством, прощается навсегда.