"Помнишь, как мы тогда, на Сомме?" - спросил Холька.

Хандриас Сербин помнил смутно: смертельный страх вовсе выветрился из его памяти, но он хорошо запомнил чувство облегчения, когда узнал приятеля, а еще лучше, как они потом вместе выкурили нашедшуюся у Хольки трубочку.

Зато он в точности запомнил другой день, четырнадцать лет спустя, запомнил даже паузы в разговоре. Они все сидели тогда у костерка на вырубке. К ним подошел лесник и сказал: "Вас пятеро, я могу оставить одного. Договоритесь между собой".

И они договорились между собой. Николаус Холька, у которого было семеро детей, сказал: "У Хандриаса сын в университете". И четверо потеряли работу, а Хандриас Сербин сохранил. Сын в университете был их общим сыном.

"Человек должен умереть, потому что живет, - прервал его мысли Николаус Холька.
– И потому, что он живет, он не хочет умирать".

"Все там будем", - сказал Хандриас Сербин.

Николаус Холька помолчал немного, глаза у него были полузакрыты, а кончики пальцев на зеленом одеяле казались восковыми. Он вновь открыл глаза. "Я этого не боюсь, - сказал он.
– Тогда мы чуть друг дружку не убили".

"Если бы не начали ругаться, так и не узнали бы друг друга", - подтвердил Хандриас Сербин.

Казалось, Николаус Холька уснул, но он просто задумался: может, над тем, как мужчинам узнавать друг друга, чтобы не доходило до смертоубийства.

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал трехлетний правнук Хольки, в руках у него была палка, изображавшая автомат, он спрятался за ножку стола и прицелился в своего старшего брата, стоявшего в коридоре.

"Поди-ка на улицу", - проворчал Хандриас Сербин.

Мальчик послушно направился к двери, прицелился с порога в стариков, крикнул: "Вы оба убиты" - и захлопнул дверь.

"Говорят, - сказал Николаус Холька, - твой сын сделал какое-то открытие. Вроде бы с его помощью все люди могут стать хорошими".

Хандриас Сербин упрямо вскинул тяжелый подбородок, ему было стыдно, что он ничего не знает о сыне и о каком-то его открытии.

"Нельзя сделать так, чтобы люди не умирали, - сказал Николаус Холька.
– Но надо сделать так, чтобы они не убивали друг друга. Скажи это своему мальчику".

Он очень ясно увидел тех двух молодых парней - чужих, незнакомых, - в затянутой илом воронке от снаряда один нацелился штыком, другой замахнулся прикладом. Почему? Миллиарды рыбешек огромным косяком плывут по океану, плывут час, два, вдруг резко поворачивают вправо, влево, послушно, все как одна. И когда огромная хищная пасть заглатывает миллион рыбешек, остальные продолжают плыть, как ни в чем не бывало, все как одна: вправо, влево, прямо.

"Убивают друг друга и делают вид, будто ничего не происходит", - пробормотал Холька.

Хандриас Сербин кивнул. Немного погодя он тихонько поднялся, потому что Холька и в самом деле уснул. Он осторожно положил ему руку на плечо и пожелал с миром отправиться в дальний путь. Когда он открывал дверь, Николаус Холька сказал: "И расскажи ему про лесника и про то, что нас было пятеро".

Внук Хольки, который доставил Хандриаса Сербина к деду и отвез его назад, тоже услышал эти слова.

Дня через два или три после похорон он снова поднялся на холм, потому что эти слова были последними словами его деда и он хотел узнать, что они значили.

Хандриас Сербин работал во дворе, его жена сидела на пороге дома в складном шведском кресле из алюминия и грелась на солнце; дни уже были по-весеннему теплыми.

Почти одновременно с внуком Николауса Хольки по лесной тропинке на холм поднималось пятеро мужчин. Они громко и весело разговаривали, нарушив покой стариков, повесили свои охотничьи ружья на торчавший рядом с дверью в хлев деревянный крюк, где раньше висели хомуты, и с какой-то трогательной и все же само собой разумеющейся почтительностью по очереди подошли к старой женщине, поздоровались с нею и назвали свои имена.

Троих она узнала по голосам: главного врача маленькой больницы, в которую по желанию последней владелицы был превращен замок Райсенбергов, каменщика Доната, к семидесяти годам сделавшегося вдруг страстным охотником, и каменотеса Хитцка - он сидел с Яном Сербином в школе за одной партой и теперь, возвращаясь с охоты, частенько захаживал на холм поболтать немного со стариками.

Двух других - молодого крестьянина и грубоватого шофера - она даже по имени не знала.

Каждый охотник - казалось, сегодня они решили просто проветрить свои зеленые куртки и охотничьи ружья - отыскал себе местечко, где бы усесться. Каменотес, чувствовавший себя свободнее других, принес из кухни треногий табурет для старика, а внук Николауса Хольки, не зная, оставаться ему или уходить, прислонился к стене.