— Наша-то на чем заработает? — хмыкнул Леха. — Лес-то скоро весь попилят…

— При желании — смогла бы, — Александр Анатольевич сказал это уверенно. — Мне ведь показали и машиностроительный, и механический. Да, гам немного устаревшее оборудование, плохие компьютеры, неграмотная эргономика и планировка цехов. Но то, что там делают, — это уже XXI век. И очень дешево. Если бы это можно было купить — я имею в виду производство, а не само изделие, — то, дав рабочим примерно по пятьсот долларов в месяц и продав эту продукцию по ценам на десять процентов ниже мировых, я очень хорошо заработал бы. Даже с учетом того, что пришлось бы сделать некоторые вложения… Если б я был в форме! И если бы налоги оставались в области, а не шли черт-те куда и черт-те на что, можно было бы хорошо поднять уровень жизни. Во всяком случае, вовремя зарплату платить учителям, милиции и прочим.

— Это ж оборонка. Ее не продадут, — сказал Леха. — Запрещено. И потом, дядя Саша, мы вроде про Пантюхова говорили, а ты куда-то в другую степь поехал…

— Правильно, что перебил меня, — похвалил старик, — времени у меня мало, а я отвлекся на всякую маниловщину. Так вот. Ваш здешний губернатор — бывший коммунистический функционер. Он имел в области огромные связи и большие знакомства в Москве. Там его прикрывали, если кто-то из наивных рядовых членов партии или простых граждан жаловался на него или его друзей. И этим наивным людям быстро укорачивали языки. Либо отправляли в сумасшедший дом, либо сажали в тюрьму, либо просто убивали, прибегая для этого к услугам криминального мира. Но все это было в те времена, когда еще не существовало ни частной собственности, ни приватизации. Поэтому контакты с криминалами были редкими. А вот когда у вас начали делать деньги, то власть могла стать менее престижной. Я помню, что у нас писали и что писали у вас. «Предприниматели станут независимыми», «власть номенклатуры будет ограничена», «права человека обеспечены» — все это была пропаганда. Не знаю, может быть, кто-то из наших или ваших простаков в это верил. Но на самом деле люди, хорошо знавшие Россию — я к таковым себя не отношу, — предрекали именно то, что получилось. Молодая номенклатура оттерла функционеров-стариков, но ничуть не ослабила свою власть. Больше того — она ее усилила. Теперь ее политическая власть подкреплена финансами. Схема добычи их проста: предприниматели, то есть пока в первую очередь банкиры и торговцы, делают прибыль, часть тратят на собственное потребление, а другую — немалую — отдают мафии. Ее ваш Маркс не предусмотрел.

— Он ваш был, — возразил Леха, — немецкий…

— Бог с ним! Но мафия состоит из двух основных категорий лиц: профессиональных преступников и профессиональных чиновников, объединившихся на основе взаимных интересов. Чем у вас занимаются преступники? Я не включаю сюда мелких грабителей и воришек, убийц и хулиганов на бытовой почве, то есть дилетантов. У вас, согласно гем источникам, которые у меня есть, развито примерно пять видов криминального бизнеса. На первом месте — рэкет. Примерно половина всех нелегальных доходов. На втором — нелегальное производство спиртного, в частности, суррогатной водки из гидролизного спирта. Около четверти всех доходов. Из остального более 20 процентов распределяются в приблизительно равных долях между производством и торговлей наркотиками, нелегальным производством и торговлей оружием, а также контролем над проституцией. Все остальное — грабежи, кражи, заказные убийства, организованное попрошайничество, мошенничество, шулерство и так далее — дает не более пяти процентов общего дохода.

— А кто ж все это считал? — простодушно спросил Леха.

— Наверно, те, кому положено. — Александр Анатольевич хитро прищурился. — В московских кругах за определенную, хотя и немалую плату можно узнать все что угодно.

— Но ведь и кинуть могут, наверно? — предположил младший Коровин. — В смысле наврать. Как такое проверишь?

— Аналитические данные достаточно точны, и проверить их можно. Конечно, могут быть отступления от точной цифры, но где-то в пределах одного процента, не больше. Даже при том, что статистика в количественном плане может быть неверна, качественно она вполне справедливо все отражает.

— Тебе виднее, дядь Саш, — сказал Леха не без сомнения в голосе, — у нас еще до перестройки ходил такой анекдот. Проходит, значит, международный конкурс: кто выжмет больше лимонного сока из одного лимона. Первым вышел китаец, сдавил лимон — р-раз! — счетчик показывает 70 процентов. Публика орет, а китаец к ней спиной повернулся и показывает надпись на майке: «Кунг-фу». Дальше выходит американец, жмет лимон — и счетчик показывает 100 процентов. Все в истерике — абсолютный рекорд! Американец поворачивается спиной и показывает на майке надпись: «ЦРУ». Ну тут наш выходит, как всегда, под свист и антисоветские возгласы, берет лимон, жмет — и счетчик показывает 120 процентов. Все в шоке, некоторых выносят в отключке. А наш поворачивается, показывает спину своей застиранной майки, а там надпись: «ЦСУ». Центральное статистическое управление. Сейчас его, кажется, в Госкомстат перекрестили. Там такие спецы сидели по сведению концов с концами, что ежели б Леонид Ильич не забыл, что Никита пообещал в 1980 году коммунизм построить и не проконтролировал это дело, они б наверняка доложили, что мы все плановые цифры выполнили и перевыполнили.

— Серьезно? — без улыбки спросил Александр Анатольевич.

— Почти. Кстати, еще могу анекдот рассказать. Вызывает, значит, Брежнев экономистов и говорит: «Дорогие товарищи! Мы тут посоветовались и решили объявить коммунизм построенным. Посчитайте, сумеем мы это сделать или нет». Те посчитали и докладывают: «Сумеем, дорогой Леонид Ильич! Но только на две недели». Ильич подумал и говорит: «Давайте лучше Олимпиаду проведем…»

— Ладно, — улыбнулся дядюшка, — к сожалению, у нас слишком мало времени, чтобы много смеяться. Сейчас надо выработать совместную линию поведения. Итак, разумеется, пока здесь, в губернии, будет сидеть на царстве господин Пантюхов, я не вложу сюда ни одного цента. Но для него я должен оставаться все тем же сентиментальным американским дядюшкой, который не видит дальше своего носа. Иначе он может стать очень опасным, и Поюсь, что мой самолет может потерпеть аварию, например, столкнувшись с кометой или с козой, случайно выбежавшей на взлетную полосу. Надо будет играть, разыгрывать эту очень опасную клоунаду. К сожалению, у меня вчера уже был сильный приступ головной боли. Боюсь, что начинается последний штурм моего организма… Вчера боли унялись, доктор сказал, что это еще не все и месяц-пол-лора я смогу держаться, а потому делать эутэнези еще рано. Поэтому, когда я беспокоился насчет самолета, я имел в виду тебя.

— Куда ж я на нем полечу? — спросил Леха. — У меня же загранпаспорта мел у и вообще ни фига… Я свой-то паспорт, советский, не знаю где оставил. Наверно, виза нужна штатовская.

— Да-да, все нужно, но все можно очень быстро сделать. Правда, надо как-то попасть в Москву, в наше эмбасси. Там тебе сделают политическое убежище. У меня есть там знакомые, и это реально. На дипломатической машине вывезут в аэропорт и посадят в самолет. Там, у нас, в департмент оф Стейт, все будет работать само по себе: статус беженца, «грин кард», гражданство. Но быстро.

— И чего, я буду американец? — глупо спросил Леха.

— Будешь, потому что я не хочу, чтобы мой последний родственник был убит. Я не могу спокойно умереть, пока ты будешь тут и в опасности.

— А как же насчет церкви и школы? — спросил Леха. — Ты же сказал, что ни копейки не дашь, а

раньше, в завещании, написал, чтоб я церковь и школу построил.

— Я все аннулировал. Завещание уже изменено, старый текст уничтожен. Все равно церковь и школа будут лишь прикрытием для разворовывания денег. У вас это умеют делать.