— Какая–то женщина на улице.

Марк, пораженный ее словами, подошел ближе.

— Ты рабыня, и у тебя ничего нет. Пекулий — это все деньги, которые у тебя есть. Почему ты не дорожишь ими?

Хадасса продолжала смотреть вниз, перед собой.

— У меня есть пища, мой господин, теплое место, где я могу спать, одежда. У той женщины ничего этого нет. Ее муж умер несколько месяцев назад, а сын служит легионером на германской границе.

Децим уставился на нее.

— И ты, иудейка, даешь деньги римлянке?

Хадасса подняла голову и посмотрела на него, ее глаза были полны слез. Она дрожала перед ним, но ей хотелось, чтобы он понял ее.

— Она была голодна, мой господин. Тех квадрантов, которые ты мне дал, было достаточно для того, чтобы она могла купить хлеба.

Децим откинулся назад, явно удивленный. Тот факт, что рабыня отдает те несколько монет, которые ей принадлежат, врагу своего народа, просто не укладывался у него в голове.

— Можешь идти, Хадасса. Пекулий принадлежит тебе, и ты вправе делать с ним все, что хочешь. Можешь отдавать его, кому хочешь.

— Благодарю тебя, мой господин.

Децим смотрел, как она уходит, потом повернулся к Фебе и увидел, что ее глаза тоже наполнились слезами. Он взял жену за руку. Она посмотрела на него.

— Если Вития снова обвинит ее в чем–то, я бы хотела попросить у тебя разрешения продать Витию.

— Если хочешь, можешь продать ее прямо сейчас, — сказал Децим и взглянул на Марка, — если только ты не захочешь взять ее на свою виллу, чтобы она грела там тебе постель.

Марк не знал, что отец настолько осведомлен о его личной жизни, и не хотел обсуждать с ним эту тему в присутствии матери.

— Спасибо, но я этого не хочу, — сказал он Фебе. Она встала и вышла.

Отец с сыном переглянулись. Марк сжал губы.

— В первый раз Вития сама пришла в мою комнату.

— Охотно верю, только не думаю, что точно так же поступит Хадасса.

Марк посмотрел на отца в упор и прищурил глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — ответил Децим. Он вздохнул. — Юлия вернула ее нам…

— Потому что Урбан не любит жеманных иудеев, — ироническим тоном перебил его Марк.

Децим блеснул глазами, но ничего не сказал в ответ на это удивительное откровение. Ему давно было интересно, почему Хадассу отослали обратно в его дом.

— Насколько я помню, точно так же высказывался и ты сам, когда твоя мать оставила ее у нас. Ты еще сказал, что она, наверное, ненавидит всех римлян. Еще ты сказал, что она такая страшная. — Децим видел, что Марку очень не хотелось это вспоминать, и слегка улыбнулся. — Но факт есть факт: Юлия вернула ее нам, и Хадасса теперь под моей защитой.

Марк засмеялся, услышав такое неожиданное заявление.

— И ты хочешь, чтобы я не смел прикасаться к ней, — сказал он, пытаясь придать своим словам форму шутки, но дрожь в голосе выдала его неискренность.

Децим помолчал с минуту, внимательно и хладнокровно глядя на Марка оценивающим взглядом.

— Твои эмоции пагубно влияют на нее, — сказал Децим и увидел, что эти тщательно подобранные слова лишь вогнали Марка в еще больший дискомфорт. — Я не верю в то, что у тебя что–то было с Хадассой. — Он поднял брови, дав понять, что эта фраза была в определенной степени вопросом.

— Нет, — твердо сказал Марк. — У меня ничего не было с Хадассой, отец. — Несмотря на всю твердость, беспокойство в голосе выдавало Марка. — Я никогда не заставлял женщин исполнять мою волю.

— Помимо физических, есть и другие средства принуждения, ты–то об этом прекрасно знаешь. Ты хозяин, она рабыня. Твоя мать никогда не одобряла твои связи с Витией или всеми теми, кто у тебя был до нее. Честно говоря, до сегодняшнего дня я никогда не думал об этом всерьез. Ты молод, Марк, полон жизненной энергии. Женщины всегда привлекали тебя. И всегда казалось естественным, чтобы ты искал удовольствий.

Децим встал со своего места и, спустясь по помосту, подошел к сыну.

— Но эта девушка не такая, — он покачал головой, до сих пор пораженный и озадаченный тем, что недавно произошло в этом помещении. — После всего того, что ей пришлось пережить, она отдает все свои деньги римлянке, матери легионера. — Он снова покачал головой и глубоко вздохнул.

Он посмотрел на Марка.

— Хадасса не похожа ни на кого другого. Она не похожа на всех тех, кто у нас служил или служит. — Она была не похожа ни на кого из тех, кого он вообще знал в своей жизни.