— Нет, — равнодушно сказала Юлия, — просто мне сейчас не хочется видеть очень многих людей.

— Мне лестно, что ты попросила меня сегодня отправиться с тобой.

— Мы ведь подруги практически с детства… — Глаза Юлии вдруг налились слезами. — Прости меня, если я часто тебя обижала, Октавия. Я знаю, что бываю ужасной. — Юлия знала, что Октавия была влюблена в Кая. То обстоятельство, что Юлия увела Кая у подруги, когда–то доставляло ей удовольствие, но теперь она очень жалела об этом. Теперь она могла бы поклясться перед всеми богами, что была бы рада, если бы Октавия осталась с Каем.

Октавия наклонилась и поцеловала подругу в щеку.

— Забудем о прошлом, — сказала она, смахивая слезы с щек Юлии. — Я уже все забыла.

Юлия выдавила улыбку. Октавия ничего не забыла. Это Юлия почувствовала по холодному прикосновению ее руки. И сегодня она согласилась отправиться с Юлией только для того, чтобы видеть ее страдания и радоваться этому.

— Как ты проводишь время? По–прежнему ходишь в лудус?

— Не так часто, как раньше, — Атрета уже не стало, — ответила Октавия, пожав плечами.

Юлия почувствовала, как у нее подскочило сердце.

— Его убили?

— О, нет. Мне кажется, он вообще неуязвим. Но он ведь был занозой в боку императора, вот его и продали одному ефесянину, который проводит зрелища в Ионии. Я видела его схватку во время Луди Флоралес. Он сражался с другим германцем. Схватка, к сожалению, была неинтересной. Длилась всего несколько минут, и Атрет даже не посмотрел, куда показывает пальцем Домициан, — вверх или вниз. Он просто поставил своего противника на ноги и проткнул его мечом, вот так. — Пальцами она показала, как Атрет вонзил меч в сердце германца.

— Как бы я хотела с ним встретиться, — сказала Юлия, вспомнив о том, какой восторг испытала в тот день, когда Атрет посмотрел на нее. Она вспомнила его жест, и впервые за последние несколько недель испытала какие–то теплые чувства.

— А ты заметила, что некоторые новые статуи Марса и Аполлона как будто вылеплены с него? — заметила Октавия. — Это был самый красивый гладиатор из всех, кого я видела. Стоит только посмотреть, как он сражается, и меня уже в жар бросает. Ты знаешь, там, возле арены, по–прежнему продают маленькие статуэтки, изображающие его, хотя его уже нет в Риме. — Октавия приобрела одну, но скорее умрет, чем подарит ее Юлии.

Вскоре рабы опустили носилки и помогли женщинам сойти на землю. Хадасса и еще одна служанка уже приготовили еду, но Юлии есть совсем не хотелось. Она неотрывно смотрела на захоронение Кая. — Оно не очень большое, правда? — сказала она.

Октавия умирала от голода, но не хотела торопить события; ей не хотелось выглядеть безразличной к чувствам Юлии.

— Да нет, почему? Достаточно большое, — сказала она.

Юлия подумала, станет ли ей лучше, если памятник Каю будет больше. Отец предложил похоронить прах Кая в семейном склепе, где похоронены два ее родных брата, но такая мысль показалась ей ужасной. Когда ей придет время умирать, она не хотела быть похороненной рядом с мужем, которого убила. От этой мысли ее бросило в дрожь.

— Тебе холодно, моя госпожа? — спросила ее Хадасса.

— Нет, — равнодушно ответила Юлия.

— Я хочу есть, — нетерпеливо сказала Октавия, направляясь к приготовленному месту, где уже были разложены нарезанное мясо, фрукты, хлеб и вино. Юлия присоединилась к ней, но ела без особого удовольствия. Октавия, наоборот, поедала все с большим аппетитом. — Чем хороши дороги, так это тем, что во время путешествия у меня пробуждается аппетит, — сказала она, отламывая себе еще хлеба. — И все так вкусно. — Тут она взглянула на Хадассу. — Может, прикажешь своей маленькой иудейке спеть тебе?

— Кай ее ненавидел, — сказала Юлия и встала. Она снова встала у захоронения, обхватив себя руками, как бы защищаясь от холода, хотя день был солнечный и жаркий. Хадасса подошла к ней.

— Поешь чего–нибудь, моя госпожа.

— Как бы я хотела знать, в покое он сейчас или нет, — прошептала Юлия.

Хадасса опустила голову. Урбан был злым человеком, одержимым темными и жестокими страстями. Те, кто отверг Божью благодать и был жесток к своим ближним, вынуждены проводить вечность в месте страданий, где великий плач и скрежет зубов. Хадасса не могла сказать этого своей хозяйке. Что она могла сказать, чтобы утешить Юлию, которая, казалось, все еще продолжала его любить?

— Оставь меня с ним наедине на несколько минут, — сказала Юлия, и Хадасса подчинилась.

Сердце Юлии глухо забилось, когда она посмотрела на мраморное надгробие. Кай Полоний Урбан было выбито на чистом белом камне, и ниже два слова — любимому мужу. Вокруг захоронения вились цветущие виноградные лозы, а верхняя часть была украшена фигурками двух крылатых пухлых херувимов. Юлия медленно опустилась на колени, наклонилась и провела пальцами по выбитым на мраморе буквам.