Шрифт:
Парень испугался, а я практически затолкал Володю внутрь музея – от греха подальше. Если б Турчинский стал драться, то моя помощь заключалась бы только в том, чтобы оттаскивать за ноги и складировать тела оборзевших парней…
Летом 2009-го на XXXI-м Московском кинофестивале была премьера моего фильма «КРОМОВЪ».
Я пригласил Володю.
Он снимался в те дни под Ярославлем, но на премьеру приехал – небритый, уставший, с воспаленными от бессонницы глазами.
Во время демонстрации фильма смотрю: он спит…
Выходим из «Октября», подходит Турчинский:
– Классный фильм, Костя! Поздравляю!
– Ты же весь сеанс проспал! – смеюсь я.
А он аж засмущался:
– Поэтому и говорю, что классный! Я хоть выспался!..
Понимающе машу рукой:
– Ладно! Пошли на банкет – «поляна» накрыта!
– Не могу! Прости, Олегович!.. Мне надо в Ярославль. Утром съемка!
Оказывается, он примчался в Москву, только чтобы я не обиделся.
Поспал в кинотеатре, руку мне пожал, поздравил и поехал назад.
Сумасшедший…
Я собрался уезжать из России. Навсегда.
У меня на сердце тоска, хоть и мечтал уехать.
Встретились с Володей в кафе на Старом Арбате.
Он пьет чай, я – коньяк. Болтаем о том о сем.
Но он «под кожу» не лезет – видит, как мне херово…
В этот момент в кафе входят пять веселых туристов-французов в сопровождении маленькой, плохо одетой русской тетки-гида.
Заметно, что женщина очень суетится, нервничает – лишь бы угодить своим зарубежным подопечным.
Когда французы, беззаботно гомоня меж собой, уселись-таки за стол у окна, тетка-гид в полуприказном тоне прокричала через весь зал двум официанткам, стоявшим у бара:
– Девочки, быстро обслужите нас. У меня французская делегация, и мы не можем ждать!
Непонятно почему, но меня взбесили эти слова, это неприкрытое вечно холопское «совковое» желание выслужиться перед иностранцами.
И я со всей силы грохнул кулаком по столу, подскочил и дико заорал на тетку:
– Эй, мышь церковная! Ты че перед ними стелешься, как отставная шлюха?.. Ты можешь себе представить, чтобы во Франции перед русскими так спину гнули? Так почему эти девочки, твою мать, – я показал на официанток, – должны перед лягушатниками прогибаться?..
– Костя, угомонись! – утихомиривал меня Володя, встав, на всякий случай, между мною и притихшими французами.
Но меня уже понесло:
– Да че угомонись?! Че угомонись? Мы что – пальцем деланные?.. Кто нас в мире уважать станет, если мы сами себя не уважаем?! Ебтыть, даже в Москве сами себя в говно втаптываем!!!
Официантки благодарно, застенчиво улыбались. Французы, ничего не понимая, испуганно хлопали глазами. А тетка-гид, и без того маленькая, съежилась до молекулы.
Мы вышли на улицу.
Турчинский смеется:
– Олегович, ты чего взорвался, как фугас? Это же я – «Динамит», а не ты!
– Как же так?.. – не унимался я.
А Владимир улыбнулся:
– Остынь, кипяток!.. Че ты взъелся на эту тетку? Может, она с детства в совершенстве знает французский, а во Франции никогда не была! И вообще дальше Южного Бутово не путешествовала. У этой «мыши», как ты ее назвал, в кои-то веки выпал шанс за чужой счет в Париж смотаться, а ты ей весь кайф обломал!..
Я скрипнул зубами:
– Да я даже не на нее!.. Я на всех нас – на русских – взъелся! Ох, не любим мы себя! Ох, не любим!!!
Турчинский хитро прищурился и тихо-тихо:
– Костя, знаешь: есть такое стихотворение о матушке России и обо всех нас. Геннадий Шпаликов написал:
Не верю ни в Бога, ни в черта,Ни в благо, ни в сатану,А верю я безотчетноВ нелепую эту страну!Она чем нелепей, тем ближе,Она то ли совесть, то ль бред,И вижу я, вижу я, вижу,Как будто бы автопортрет…Он помолчал и подытожил:
– Россия – это твой автопортрет, Костя!!!