— Если природа не создала меня воителем, я им не буду, Георгий Васильевич…

— Простите, а кем вас создала природа, Иннокентий Иннокентиевич?

— Просто… человеком.

— Человек не может быть просто человеком, если он признает волю сознания над собой, творческого сознания…

— Значит, творческого сознания? Это как же понять? Способность оценивать, способность дерзать?

— Способность оценивать, как я понимаю, это уже отношение к действительности…

— Если не способен оценивать, значит, не способен действовать?

— Да, так и бывает в жизни.

— Ну, что ж… тогда я, пожалуй, пас…

— Не решитесь?

— Нет.

Чичерин подумал: да так ли безнадежен Кудрин в пассивности своей? Но вот вопрос: какие громы должны быть у века, чтобы разбудить людей и призвать их к действию? Бомба, брошенная в карету монарха, гражданская казнь посреди Петербурга или виселица в сырой мгле равелина?.. А может быть, нет большего грома, чем сам вид спящего Кудрина?.. Да, посреди горящего дома, посреди вихря огня и смрадного дыма, посреди грохота обвалившихся стропил и треска сухого дерева непобедимая дрема свалила человека… Представь себе этакую картину, и гром не понадобится… Быть может, Чичерина и разбудил этот гром, мог разбудить?

Поезд подходил к Петрограду, проглянул берег залива, охваченного льдом, ветер легко гнал по льду облако снега, он останавливал его, закручивал и принимался ваять, превращая облако в конус ели или в стог сена. У ветра были крепкие руки, превращение совершалось мгновенно.

— Откровенно говоря, в этой ночной истории с венграми больше был виноват я, чем вы, — заметил Буллит, повстречав утром Цветова. — Да–да, больше я, чем вы, — заявил он тоном, не допускающим возражения.

— Простите, почему виноваты вы? — спросил Цветов — американец его озадачил.

— Видно, я чего–то недосказал о нашей миссии, чего–то существенного…

— У вас не все потеряно, мистер Буллит, — произнес Цветов.

— Будь вы в большей мере осведомлены, можно было бы избежать полуночного братания…

— Полноте, мистер Буллит! — возразил Цветов. — Да важно ли это?

— Важно.

Итак, в чем же существенное? На взгляд Буллита, миссия призвана уточнить, на каких началах Советы готовы пойти на мировую с Западом. Буллит говорил, а Сергей шел в своих мыслях за ним… Миссия в Москву? В красную Москву? В тревожный и яростно неуправляемый год, когда все сорвалось с петель, все в плену сквозного ветра истории. Но такую миссию должны представлять дипломаты определенного ранга. Чтобы слово Москвы, например, вызывало доверие, его должен произнести лидер красных или, по крайней мере, Чичерин. Ну кто, в конце концов, для русских Буллит? А может быть, замысел как раз и состоит в том, чтобы это был дипломат ранга Буллита? В этом как раз и резон такой миссии: если надо принять предложение русских, есть смысл пойти дальше дозволенного, если надо отказаться, тоже пойти дальше. Истинно, неисповедимы поступки красных: вздумай они посвятить Антанту в свои намерения, нельзя допустить, чтобы Вильсону, например, они пообещали больше, чем тому же Буллиту. Значит, не важен

Буллит и его ранг. Много важнее: что добудет в Москве миссия Буллита.

Неизвестно, как бы далеко увлекли Сергея эти мысли, если бы в рассветной дымке раннего утра не встал Петроград.

— Еще ночью, когда мы повстречались, хотел спросить вас: Цветов Кирилл Николаевич не из ваших ли Цветовых? — спросил Крайнов. Вице–директора, как можно предположить, подзабавили загулявшие венгры, и лег он поздно. — Ну, тот, что был… заводилой в Банке взаимного кредита?

— Тот, что живет на Кирочной? — полюбопытствовал Сергей.

— Это прежде он жил на Кирочной, а теперь на Моховой в большом доме страхового общества «Россия». Ну, что вы смотрите на меня так недоверчиво? Я спрашиваю: ваш Цветов?

— Наш, конечно, двоюродный брат отца… То–то… Когда я узнал, что вы знаток финансов,

у меня отпало всякое сомнение, ведь человечество поделено на кланы: краснодеревщики, гончары, шорники. И по этому же принципу — знатоки финансов… Если Цветов, значит, банковский кит, спец по валютам… Но откуда вы его знаете?..

Мы консультировали с ним наши валютные расчеты…

Он, пожалуй, он… согласился Сергерт. В неопределенном «пожалуй» не было теперь необходимости, но Сергей им не пренебрег — ничего Сергей не боялся так, как категорических ответов. — А как венгры? — спросил Сергей, заканчивая разговор. — Мне показалось, что там за верховода этот молодой с рыжими баками, не так ли? Не иначе, он коммунист?

— А вы откуда взяли? — встревожился Крайнов.

— Радикален, как и следует быть коммунисту! — произнес Сергей, смеясь. — Впрочем, как мне показалось, его радикализм корректируется…

— Не тем ли чернобородым?

Возможно, и им, но корректируется, — ответствовал Сергей. — Вообще взаимная коррекция — это хорошо…

— Если помогает делу…

Диалог с Крайновым был скоротечен, а Сергея он взволновал — если время позволит, надо побывать у старика Цветова на Моховой. «Эколь коммерсиаль», изменившую судьбу Сергея, вызвала сильная длань Кирилла Николаевича — нет, не только совет, но и протекция. Впрочем, длань сильная, да не по нынешним временам… Кирилл Николаевич может осудить его за поездку в Россию, осудить с той резкостью, на какую только он способен, но это уже не главное. Главное же — собственно разговор с Кириллом Цветовым. Никто не знает внутреннего положения России, как он, впрочем, никто не знает лучше него и положения России в мире. Если бы Кирилла Цветова не было бы в Петрограде, его надо было выдумать: нельзя уезжать в Москву без разговора с Цветовым…