— Доброе утро, Сьюзен, — приоткрыв дверь, говорю я, пытаясь не выдать голосом, как неприятно мне ее видеть.

— Доброе. — Всего одно слово, а у меня возникает ощущение, будто на моем пороге стоит совсем не та женщина, с которой я виделась два месяца назад. — Можно мне войти?

Я жестом приглашаю Сьюзен в дом, но остаюсь стоять у двери. Не знаю, надолго ли она пришла и не хочу ставить ее в неловкое положение, если она заглянула всего на пару секунд.

— Мы можем поговорить? — спрашивает Сьюзен.

Я провожу ее в гостиную, и когда она садится, понимаю, что должна предложить ей чего-нибудь попить. Интересно, так во всех странах принято делать или только у нас? Это же глупость какая-то.

— Вы хотите чего-нибудь выпить?

— Вообще-то я хотела пригласить тебя на ланч, — говорит свекровь.

На ланч?

— Но сначала отдам то, что тебе принесла.

Она снимает с плеча сумочку, кладет на колени и достает из нее бумажник. Не просто какой-то там бумажник, а тот самый. С кожей, потертой в тех местах, где его касались пальцы моего мужа, и слегка помятый от ношения в заднем кармане джинсов. Сьюзен протягивает его мне, наклонившись вперед, и я беру его в руки с бережностью, достойной картины Ван Гога.

— Я должна извиниться перед тобой, Элси. Надеюсь, ты меня простишь. Моему поведению нет оправданий. То, как я говорила с тобой… моя холодность к тебе жестока и непростительна. Я так плохо отнеслась к тебе, что… Мне стыдно за себя.

Я поднимаю на нее взгляд, и она продолжает:

— Я крайне разочарована собой. Если бы к моему сыну кто-то отнесся так же, как я отнеслась к тебе, я бы его убила. Я не имела на это никакого права. Я просто… надеюсь, ты сможешь понять, что такой меня сделало горе. Моя боль и так была невыносима. Принять то, что мой единственный ребенок не смог рассказать мне о тебе… я была не в состоянии. Не в тот момент. Я говорила себе, что ты или сумасшедшая, или лжешь, или… винила тебя. Ты была права, сказав, что я ненавижу тебя, потому что больше ненавидеть мне некого. Ты была права. Я поняла это сама, потому и пыталась… хотела наладить наши отношения, но не смогла. У меня не было сил на доброту. — Она умолкает на несколько секунд, а потом поправляется: — На порядочность.

Сьюзен смотрит на меня со слезами на глазах, печально и с глубоким раскаянием. Плохо дело. Теперь я даже не могу ее ненавидеть.

— В этом ужасно признаваться, но я просто… я хотела, чтобы ты была так далеко от меня и Бена, насколько это только возможно. Наверное, мне казалось, что если ты уйдешь, то я смогу справиться с потерей сына и мне не придется признаваться себе в том, что в какой-то степени я потеряла его задолго до того, как он умер. — Она опускает взгляд на свои колени и качает головой. — Я пришла сюда не за тем, чтобы говорить об этом. Неважно. Я хотела, чтобы у тебя был его бумажник и это.

Сьюзен достает из сумочки обручальное кольцо Бена.

Я ошибалась.

Триггеры есть у всех.

По моим щекам текут слезы.

Я надевала это кольцо Бену на палец дрожащей рукой, в то время как он был спокоен и недвижим как скала. Любуясь им на следующий день, я думала о том, что знать не знала, насколько сексуально обручальное кольцо смотрится на пальце мужчины, когда это кольцо — моё, когда я сама его надела на этот палец.

Сьюзен обнимает меня, пересев ко мне на диван. Она кладет кольцо в мою левую руку и сжимает вокруг него мои пальцы.

— Тшш, — утешает она меня, — всё хорошо.

Сьюзен опускает свою голову на мою, уткнувшуюся в ее грудь. Она пахнет сладкими цветочными дорогими духами. Пахнет так, словно лет сорок пользовалась этими духами, и этот аромат просочился в нее. Стал ее собственным. Она теплая и мягкая, ее жилетка впитывает мои слезы, забирая их у меня и оставляя на ней. Слезы не останавливаются, и я не знаю, остановятся ли когда-нибудь. Я чувствую кольцо в своей вспотевшей ладони. Мои пальцы до боли крепко сжимают его. Я расслабляюсь, прижавшись к Сьюзен. Надрывно и взахлеб рыдаю у нее на груди. Успокоившись же, осушив наконец свои слезы, я не отстраняюсь. И Сьюзен продолжает меня обнимать.

— Он любил тебя, Элси. Я знаю это. Мой сын никогда не был склонен к романтизму, однако вряд ли ты согласишься со мной в этом, потому что с тобой он был самым настоящим романтиком.

— Я любила его, Сьюзен, — отвечаю я, всё еще не двигаясь. — Я так сильно его любила.

— Знаю. Он оставил в бумажнике предложение руки и сердца. Ты знала об этом?

Я выпрямляюсь, и Сьюзен протягивает мне листок бумаги.

«Элси, давай проведем наши жизни вместе, — читаю я. — Давай родим детей и купим дом. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, когда я буду достигать того, к чему стремлюсь, и когда не буду получать желаемого, чтобы ты была со мной рядом, когда я буду падать и снова подниматься. Я хочу видеть, как расстилается перед тобой каждый новый день. Хочу быть твоим и чтобы ты была моей.

Бен не так делал мне предложение, но приятно осознавать, что он готовился и волновался, не зная, как лучше попросить моей руки. Этот листок — доказательство одной из его попыток. Ну и почерк у него тут!

— Я нашла это в его бумажнике. Тогда-то я и поняла: нравится мне это или нет, ты и правда была в жизни Бена. И он безумно тебя любил. То, что он не рассказал мне о тебе, не значит, что он тебя не любил. Мне пришлось не раз себе это повторить, чтобы в конце концов принять. В любом случае, эти вещи должны остаться у тебя. Он бы этого хотел. — Улыбнувшись, Сьюзен берет меня, как ребенка, за подбородок. — Я горжусь своим сыном за то, что он так сильно тебя любил. Не знала, что он способен на такую любовь.