— Спасибо, — говорю я. — Но всё равно простите за то, что я не рассказала вам об этом раньше.

— Выкинь это из головы, — отмахивается она. — Я вот что еще хотела тебе сказать… Ты бы понравилась мне. Не буду притворяться, что понимаю твои отношения с родителями. Это ваше дело. Но ты бы мне понравилась. И я бы захотела, чтобы мой сын женился на тебе.

После ее слов у меня возникает ощущение, что я всё сделала не так. Не в том порядке. Я должна была встретиться с ней, а потом уже выходить замуж за Бена. Если бы я так поступила, то, может быть, ничего бы не случилось. Может быть, Бен сидел бы сейчас рядом со мной, хрустел арахисом и бросал скорлупки в пепельницу.

— Спасибо, — благодарю я.

— В последнее время я много думаю о тебе. Похоже, я так и не смирилась со смертью Бена. Так и не приняла ее. Я всё еще скорблю по мужу, и потеря сына… для меня это невыносимо. Невыносимо настолько, что я не пыталась даже пережить смерть сына. Наверное, то, что ты стала частью моей жизни, то, что я помогаю тебе пережить потерю Бена, помогает мне избегать мыслей о том, как самой ее пережить. Я думала, что если помогу тебе начать жить заново, то и сама смогу начать жить заново. Но, похоже, это не так. В детстве Бен каждый вечер залезал к нам со Стивеном в постель, чтобы всем вместе посмотреть шоу «Своя игра». Он не понимал ни один из вопросов, но ему нравилось слушать сопровождающие игру музыкальные звуки. В общем, помню, как однажды Бен лежал между нами и я думала: «Это моя семья. Моя жизнь». Я была так счастлива в тот момент. Со мной двое мужчин. Они любят меня. Мое место — рядом с ними. А теперь я лежу в той же самой постели, а их обоих уже нет. Наверное, я еще не осознаю в полной мере, как это на мне отразилось.

Сьюзен не срывается. Не рыдает. Она спокойна и искренна. Она потеряна. Я не видела этого раньше, потому что потеряна сама. Но теперь я вижу, что Сьюзен нужно… что-то. Что-то, за что она сможет держаться. Для меня этим чем-то была она. Она была скалой посреди шторма. Меня всё еще штормует, но… я тоже должна стать скалой. Должна не только пользоваться поддержкой, но и оказывать ее. Пора «весь мир крутится вокруг меня» закончилась довольно давно.

— Чего бы вам хотелось? — спрашиваю я.

Сьюзен, кажется, всегда знает, что мне нужно, ну или по крайней мере думает, что знает, но с такой уверенностью, что и меня в этом убеждает.

— Я не знаю, — отвечает она с такой тоской, словно ответ где-то есть, вот только она не знает, где его искать. — Не знаю. Наверное, мне нужно много с чем смириться. Принять произошедшее. — Она ненадолго замолкает. — Я не верю в существование рая, Элси. — Ее голос надламывается. Глаза превращаются в узкие щелочки, уголки губ тянутся вниз, и дыхание сбивается. — Мне так хочется в него верить! — Слезы ручьем текут из ее глаз. Я знаю, какого это — так рыдать. Знаю, что она сейчас чувствует себя как в бреду, и что скоро слезы высохнут на ее глазах, словно те осушились и им нечего больше дать. — Мне хочется верить в то, что он счастлив, что он находится в лучшем месте. Все твердят мне, что он находится в лучшем месте, но… я в это не верю. — Всхлипнув, она утыкается лицом в ладони. Я успокаивающе поглаживаю ее по спине. — Я чувствую себя ужасной матерью из-за того, что не верю в то, что он в раю.

— Я тоже в это не верю, — признаюсь я, — но иногда воображаю, что он там. Так мне становится чуточку легче. Вы тоже можете себе это просто вообразить.

Сьюзен прислоняется ко мне, и я поддерживаю ее, обнимая. Это приятно — поддерживать другого человека. При этом ощущаешь себя сильной, может даже сильнее, чем ты есть на самом деле.

— Мы можем поговорить с ним, если хотите, — предлагаю я. — Ничего же плохого от этого не случится. Как говорят, попытка не пытка. Кто знает, может, у нас на душе станет легче. Может… он нас услышит.

Кивнув, Сьюзен пытается взять себя в руки. Она глубоко вздыхает, вытирает щеки и открывает глаза.

— Да, — отвечает она. — Хорошо.

МАЙ

— Мы в Неваде! — кричит Бен, когда мы пересекаем границу штата. Он весел и бодр.

— Ура! — кричу я в ответ.

Мы победно вскидываем вверх кулаки. Я опускаю стекло, и лицо обдает воздухом пустыни. Воздух теплый, но в ветерке чувствуется прохлада. Еще так рано, что вдали видны зажженные огни города: броские и некрасивые, яркие и кричащие. Их так много! Я смотрела на город казино и шлюх, город, где люди проигрывают бешеные деньги и напиваются в стельку, но это не имело никакого значения. Огни этого города манили, зазывая нас.

— Какой там съезд, напомни-ка? — спросил Бен. Это был редкий и краткий миг рациональности в безумно эмоциональной поездке.

— Тридцать восьмой, — ответила я, схватив его ладонь.

Я ощущала себя так, будто нам принадлежит весь мир. Как будто всё у нас только начинается.

НОЯБРЬ

Лишь к вечеру мы набираемся сил, чтобы с ним поговорить. Ноябрьская ночь тепла даже по меркам Южной Калифорнии. Во всем доме распахнуты стеклянные двери. Я стараюсь говорить в сторону ветра. Говорить с ветром — это так символично, что, как мне кажется, может сработать.

— Бен? — зову я.

Я планировала начать с чего-то весомого, но мозг словно отключился. Я не говорила с Беном с того самого момента, как он, попрощавшись, обещал скоро вернуться. Первые обращенные к нему слова должны быть важными. Должны быть красивыми.

— Если ты слышишь нас, Бен, то знай, мы скучаем по тебе, — произносит Сьюзен в потолок. Она смотрит вверх, как будто Бен находится именно там. Возможно, в глубине души, она всё же верит, что Бен в раю. — Я так сильно скучаю по тебе, сынок. Я не знаю, что делать без тебя. Не знаю, как… Я знаю, как жить, думая, что ты рядом, в Лос-Анджелесе, но не знаю, как жить, зная, что тебя больше нет на этой земле, — говорит Сьюзен и внезапно поворачивается ко мне. — Я ощущаю себя дурой.