— Вот это правильная позиция. Постановлением суда вам предписывается следующее: «Поскольку истец утверждает, что имело место значительное нарушение общественного порядка…»

— Бросьте плакаты вон туда, в мусорный бачок, — инструктировал Зерчи своих подопечных, — если никто не возражает. Затем сядьте в машину и ждите.

Аббат не стал слушать, что читает чиновник. Он подошел к полицейским, а судебный исполнитель тащился за ним следом, продолжая монотонно читать свое предписание.

— Я арестован?

— Мы подумаем над этим.

— «…и предстать перед этим судом в вышеуказанный день, чтобы объяснить, почему постановление…»

— Какое-нибудь частное определение?

— Мы можем предъявить вам обвинение по четырем или пяти пунктам, если пожелаете.

Женщину с ребенком провели на территорию лагеря, и Корс вернулся к воротам. Выражение его лица было грустным и виноватым.

— Послушайте, святой отец, — сказал он. — Я знаю, что вы думаете по поводу всего этого, но…

Кулак аббата Зерчи ударил доктора в правую скулу. Корс потерял равновесие и уселся прямо на дорогу. Он выглядел ошеломленным. Он несколько раз шмыгнул носом. Неожиданно из носа закапала кровь. Полицейский заломил священнику руки за спину.

— «…и при сем не теряет силы, — продолжал бубнить судебный исполнитель, чтобы постановление pro confesso [182] не…»

— Отведи его к машине, — сказал первый полицейский.

Аббата отвели, но не к его собственной машине, а к полицейскому патрульному автомобилю.

— Судья будет недоволен вами, — сердито сказал ему полицейский. — А теперь стойте здесь и ведите себя спокойно. Одно движение — и я надену на вас наручники.

Аббат и полицейский ждали у патрульной машины, пока судебный исполнитель, доктор и второй полицейский совещались на дороге. Корс все прижимал к носу платок.

Они говорили минут пять. Чувствуя нестерпимый стыд, Зерчи прижался лбом к металлическому кузову машины и попытался молиться. Сейчас его совершенно не интересовало, какое решение они примут, он мог думать только о девушке и ребенке. Он был уверен, что она уже готова была изменить свое решение, стоило только приказать: «Я пастырь божий, заклинаю тебя…», и она беспрекословно исполнила бы этот приказ… если бы его не заставили замолчать и она не стала бы свидетелем того, как «пастырь божий» в итоге подчинился «кесаревому стражнику». Никогда еще царство Христово не казалось ему таким далеким.

— Все в порядке, мистер. Вы везучий чудак, скажу я вам.

— Что? — Зерчи поднял голову.

— Доктор Корс отказывается подавать жалобу. Он говорит, что, возможно, подаст ее потом. Почему вы ударили его?

— Спросите у него самого.

— Мы уже спрашивали. Я только еще не решил, забрать ли нам вас сейчас или послать повестку. Судебный исполнитель говорит, что вы хорошо известны в округе. Чем вы занимаетесь?

Зерчи покраснел.

— Это вам ни о чем не говорит? — спросил он, коснувшись своего нагрудного креста.

— Ни о чем, если парень, который носит его, разбивает кому-нибудь нос. Чем вы занимаетесь?

Зерчи утратил последние остатки своей гордыни.

— Я настоятель аббатства братьев святого Лейбовича, которое виднеется вон там, дальше по дороге.

— И это дает вам право творить насилие?

— Я очень сожалею. Если доктор Корс пожелает выслушать меня, я извинюсь. Если вы пришлете мне повестку, я обещаю явиться.

— Что скажешь, Фил?

— Тюрьмы переполнены перемещенными лицами.

— Послушайте, если мы просто забудем о случившемся, вы обещаете держаться подальше от этого места и забрать свою шайку туда, где ей надлежит быть?

— Да.

— Хорошо. Поехали. Но если вы позволите себе, проезжая мимо этого места, хотя бы сплюнуть, мы сделаем, как обещали.

— Благодарю.

Когда они отъехали, из парка донеслись звуки каллиопы. [183]

Оглянувшись назад, Зерчи увидел, что карусель поворачивается. Один из полицейских скорчил гримасу, похлопал судебного исполнителя по спине, они расселись по своим машинам и уехали. Зерчи сидел, одинокий в своем позоре, и даже пятеро послушников не могли нарушить этого одиночества.

— Я полагаю, такие вспышки гнева бывали у вас и раньше? — спрашивал отец Лехи у исповедующегося.

— Да, святой отец.

— Вы сознаете, что ваше намерение было довольно кровожадным?

— Я не намеревался убивать.

— Вы пытаетесь оправдаться? — спросил исповедник.

— Нет, святой отец. Я хотел лишь причинить ему боль. Я каюсь в нарушении духа пятой заповеди в помыслах и на деле, и в прегрешениях против милосердия и справедливости. И в извлечении позора на свой сан.