— Да. Ведь это чудо совершила молодая женщина, напротив которой вы меня посадили за столиком… Миссис Керби-Шоу очаровательна, мистер Берстекер.

— Я вам это говорил, мсье Монье.

— Очаровательна и способна на героические поступки… Я сказал ей всю правду о своих бедствиях, к она согласилась разделить их со мной… Вас это удивляет?

— Нисколько… Здесь мы привыкли к таким неожиданным развязкам… И я рад за вас, мсье Монье… Вы молоды, очень молоды…

— Итак, если вы не возражаете, мы вдвоем, миссис Керби-Шоу И я, уедем завтра в Диминг…

— Стало быть, миссис Керби-Шоу, как и вы, отказывается…

— Понятно — да… Впрочем, она сама сейчас подтвердит вам это… Остается только уладить еще один вопрос довольно щекотливого свойства… Триста долларов, которые я вам внес, — это почти все, что у меня было. Так вот, эти деньги навсегда перешли к владельцам «Танатоса» или же я могу, чтобы купить билеты для нас обоих, получить часть их обратно?

— Мы честные люди, мсье Монье. Мы никогда не взимаем платы за те услуги, которых не оказали. Завтра же утром касса сделает перерасчет: вы заплатите по двадцать долларов в день за полный пансион и обслуживание, а разницу вам вернут.

— Вы чрезвычайно любезны и щедры… Ах! Мистер Берстекер, как я вам признателен… Я вновь обрел счастье… Начну новую жизнь…

— Весь к вашим услугам, — сказал мистер Берстекер.

Он следил глазами за Жаном Монье, пока тот не исчез из виду. Затем нажал кнопку и сказал:

— Пришлите ко мне Саркони.

Спустя несколько минут портье явился.

— Вы меня звали, синьор директор?

— Да, Саркони… Нужно сегодня же вечером пустить газ в номер 113… Около двух часов ночи.

— Прикажете, синьор директор, до летала пустить сомниал?

— Вряд ли это нужно… Он хорошо будет спать… На сегодня это все, Саркони… А завтра на очереди девушки из семнадцатого, как было намечено…

Уходя, портье столкнулся в дверях с миссис Керби-Шоу.

— Войди, — сказал мистер Берстекер. — Я как раз хотел тебя вызвать. Твой клиент пришел объявить мне, что он уезжает.

— Мне кажется, я заслужила, чтобы меня похвалили. Я очень старалась.

— Да, ты быстро справилась… Я это учту.

— Стало быть, сегодня ночью?

— Сегодня ночью.

— Бедняга, — сказала миссис Керби-Шоу. — Он был так мил, романтичен…

— Все они романтичны, — отрезал Берстекер.

Она продолжала:

— Ты все-таки жесток. Ты уничтожаешь их именно в тот момент, когда они снова начинают любить жизнь.

— Жесток?.. Наоборот, в этом-то и заключается вся гуманность нашей системы… Его тревожили сомнения, связанные с религией… Я его избавлю от них.

Он заглянул в свою конторскую книгу.

— Завтра можешь отдохнуть… А послезавтра опять займешься вновь прибывающим… Тоже из банковских сфер, но на этот раз швед. И не так уж молод.

— Французик мне очень нравился, — мечтательно протянула она.

— Когда работаешь, разбирать не приходится, — сурово сказал директор. — Вот твои десять долларов и еще десять — премия.

— Благодарю, — сказала Клара Керби-Шоу и со вздохом положила деньги в сумочку.

Когда она вышла, мистер Берстекер взял красный карандаш и аккуратно, с помощью небольшой металлической линейки, вычеркнул в конторской книге некую фамилию.

Когда в конце 1990-х годов между Землей и большинством других планет установились дружественные отношения, ученые Земли выразили желание сравнить свои теории и гипотезы с теориями коллег из иных миров. Подобное сравнение наталкивалось порой на значительные трудности, ибо выдающиеся физики Венеры, Юпитера и Марса, как известно, не воспринимают ни световых, ни звуковых сигналов и живут в мире особых радиации, о которых нам ранее ничего не было известно. Однако теория сенсорных эквивалентов быстро развивается, и уже сегодня, в 2027 году, мы можем перевести на земной язык практически все языки Солнечной системы, разумеется, кроме сатурнианского.

Одним из интереснейших событий нашей эпохи было знакомство с трудами инопланетных ученых, посвященными нам, жителям Земли. Люди и не подозревали, что за ними, с помощью более чувствительных приборов, чем наши, наблюдают натуралисты Марса, Венеры и даже Урана.

Земная наука сильно отставала от развития наук на соседних планетах, к тому же наши органы чувств не воспринимали радиоактивных излучений, которыми пользовались наблюдатели, а потому мы не могли знать, что даже в самые интимные моменты нашего существования мы порой оказывались в поле зрения какого-нибудь небесного сверхмикроскопа.