Завершает сборник рассказ-шутка «Скучная жизнь Себастьяна Сюша» Мишеля Демюта, печатавшегося также под псевдонимом Ж.М. Ферре. Эту миниатюру трудно воспринять иначе, как забавный анекдот или остроумную пародию на уже успевший примелькаться от частого употребления арсенал художественных средств в англо-американской фантастике. Из книги в книгу, от одного автора к другому кочуют описания звездных лайнеров, космопортов, залитых лучами многоцветных искусственных солнц Земли, мелькают силуэты путешественников во времени, на миг «выныривающих из прошлого, дабы после утомительной охоты на милодонта набраться сил накануне оргии у фараона Аменхотепа», стертые копии чиновников многочисленных Посольств Рынка, девушек-мулаток, страшангелов и зверосекомых и т. д. и т. п. Герой рассказа Себастьян Сюш живет, а точнее-прозябает в подобном фантастическом будущем, в некоем подобии рая на восемьдесят восьмом этаже. К его услугам плоды самой изощренной фантазии психографов — продавцы снов, роботы-кулинары, облака ароматов… Но из этого царства немыслимых материальных благ исключено то, без чего оскудевает человеческое существование.

В своем романе «451° по Фаренгейту» прогрессивный писатель-фантаст США Рэй Бредбери, уловив тревожные симптомы в современной капиталистической действительности, предостерег об опасности обесценивания и уничтожения книги, о безнравственности посягательства на радость интеллектуальной жизни, на приобщение к культурным ценностям, на право размышлять, мечтать… Себастьян Сюш изнывает от скуки в бездуховном мире, созданном банальными произведениями англо-американской фантастики. Но парадокс сюжетного хода автора заключен в том, что его герой, минуя ориентиры современного Парижа, утратившие реальность в новых названиях-Великой Площади Звезд, Трехэтажного проспекта, Спиральной башни, направляется в библиотеку, где его ждут горы книг тех самых англо-американских авторов, по чьей милости его жизнь стала неинтересной и никчемной, чтобы из унылого быта умчать в мир фантастики.

Нацеленность авторской иронии на бездумное потребление благ научно-технического прогресса несомненна. И все же шутка содержит в себе не только сарказм, но и добрую улыбку, с которой писатель как бы приглашает нас к чтению, к тому, что духовно обогатит человеческую личность, разбудит мечту, поможет выработать критерии отношения к современности и к научной фантастике.

Ну что ж, последуем совету. Тем более что соотечественники Жюля Верна предоставляют нам такую возможность.

А. Горбунов

Я знаю, что никто не поверит мне. И тем не менее только я могу сегодня до какой-то степени объяснить события, связанные с необычной личностью Орка, то есть я хочу сказать Поля Дюпона, самого выдающегося физика, какой когда-либо жил на Земле. Как известно, он погиб одиннадцать лет назад вместе со своей молодой женой Анной во время взрыва в лаборатории. Согласно завещанию, я стал опекуном его сына Жана и распорядителем всего его имущества, ибо у него не было родни. Таким образом, в моем распоряжении оказались все его бумаги и неизданные записи. Увы, их никогда не удастся использовать, разве что появится новый Шамполион, помноженный на Эйнштейна. Но, кроме того, у меня осталась рукопись, написанная по-французски, которую вам предстоит прочесть.

Я знал Поля Дюпона, можно сказать, с самого рождения, потому что я немного старше и мы жили в одном доме на улице Эмиля Золя в Периге. Наши семьи дружили, и, насколько себя помню, я всегда играл с Полем в маленьком садике, общем для наших двух квартир. Мы вместе пошли в один и тот же класс и сидели в школе за одной партой. После ее окончания я выбрал отделение естественных наук, а Поль, согласно воле его отца, занялся элементарной математикой. Я говорю: "согласно воле его отца", инженера-электрика, потому что, как это ни странно для человека, совершившего настоящую революцию в современной физике, Поль никогда не был особенно силен в математике и пролил немало пота, чтобы получить свой аттестат.

Его родители умерли почти одновременно, когда мы с Полем были в Бордо: я готовил свой реферат по естественным наукам, а он — по электромеханике. Затем он окончил Высшую электротехническую школу и устроился инженером на одну из альпийских гидроэлектростанций, которой заведовал друг его отца. Я в это время работал над своей диссертацией.

Надо сказать, что Поль быстро продвинулся, потому что к тому времени, когда с ним приключилось это странное происшествие, он был уже заместителем директора. Мы лишь изредка обменивались письмами. Моя должность заведующего сектором на факультете естественных наук в Тулузе не позволяла мне часто наведываться в Альпы, а каникулы я предпочитал проводить в Западной Африке. Таким образом, я стал свидетелем этого происшествия по чистой случайности.

Возник проект создания еще одной плотины в альпийской долине, и мы с профессором Маро отправились туда, чтобы изучить этот проект с геологической точки зрения. Так я очутился всего в сорока километрах от гидростанции, где работал Поль, и воспользовался этим, чтобы навестить его. Он принял меня с искренней радостью и мы засиделись допоздна, вспоминая наши школьные и студенческие дни. Он много говорил о работе, которая его живо интересовала, о проектируемой гидростанции и даже рассказал о своем недавнем романе, который, к сожалению, быстро оборвался. Но ни разу — я повторяю, ни разу — он не упомянул ничего, что относилось бы к теоретической физике. Поль легко сходился с людьми, но я был его единственным близким другом. И я уверен, что если он уже тогда занимался исследованиями, которые вскоре обессмертили его имя, он бы мне об этом обязательно рассказал или хотя бы намекнул.

Я приехал к нему в понедельник 12 августа и собирался уехать через день. Однако он настоял, чтобы я остался у него до конца недели. Катастрофа произошла в ночь с пятницы на субботу, точно в двадцать три часа сорок пять минут.

День был душный и жаркий. Под молодым вязом, затенявшим маленький садик, я приводил в порядок свои геологические записи. Неожиданно тучи закрыли небо, и к семи часам стало совершенно темно. Над горами разразилась гроза. Поль вернулся примерно через полчаса под проливным дождем. Мы пообедали почти молча, и он, извинившись передо мной, сказал, что должен эту ночь подежурить на гидростанции. Около половины девятого я помог ему натянуть промокший плащ и поднялся в свою комнату. Я слышал, как он отъехал от дома на автомашине.