Ключевая роль рынков в жизни городов неразрывно связывала их с политикой. Два самых известных общественных пространства в мире — форум в Риме и агора в Афинах — были продовольственными рынками, которые по мере разрастания обоих городов начали использоваться уже не только в коммерческих, но и в политических целях. Эта ситуация повторялась во многих других городах Европы. Чтобы понять всю прочность этой связи, достаточно вспомнить, насколько часто ратуши располагались на рыночных площадях. Подобные городские ансамбли были очень удобны с практической точки зрения и одновременно служили символическим выражением сути городского порядка.

Одним из лучших примеров такого тандема является построенный в XIII веке палаццо делла Раджоне в Падуе, который местные жители ласково называют il Salone. Прозвище здания связано с тем, что в нем располагался зал заседаний городского совета — огромное помещение на втором этаже с самой большой для того времени сводчатой деревянной крышей. На первом же уровне, прямо под ним, находились торговые галереи и лавки. Подобная структура здания была обусловлена тем, что il Salone стоит в самой середине городской рыночной площади, так что две ее половины должны были соединяться прямо у него под брюхом. Не одно столетие руководство падуанской коммуны собиралось в этом зале, чтобы обсудить государственные дела, а в это время у них под ногами шумел оживленный рынок. Ратуша и рынок превосходно отражали городскую иерархию: политика опиралась тут на торговлю, и одно было немыслимо без другого. С момента постройки il Salone занимает главное место в визуальном образе Падуи, господствуя на изображавших ее гравюрах словно добродушный кит, разлегшийся в самом центре города. Архитектор Аль-до Росси называл его «городским артефактом» и писал, что этот «памятник гражданского зодчества» несет в себе такую мощь, что ему удалось сохранить значимость для

города даже после того, как его первоначальное назначение утратило актуальность: «Поражает многофункциональность, которую подобное здание может приобрести со временем, и полная независимость этих функций от его формы. В то же время впечатление на нас производит именно форма: мы проживаем и переживаем ее, а она, в свою очередь, структурирует город»18.

Росси не упоминает о том, что смысловая мощь il Salo-пе во многом обусловлена его связью с рынком. О еде вечно забывают, и не в последнюю очередь это относится к архитекторам, приученным воспринимать пространство как нечто, определяемое стенами и фундаментом, а не действиями людей. Но пространство создается еще и привычкой: ежедневной установкой прилавков с товаром на одном и том же месте, столетиями сделок и приветствий, бесед и обменов. Сохранившиеся архивы падуанского рынка свидетельствуют: его пространство было обустроено с той же тщательностью, как и пространство il Salone над ним. В одном документе XIV века точно указаны места, где продавались поросята и вареные свиные ножки, дичь, домашняя птица и рыба, сено и корма для лошадей (им ведь тоже надо есть)19. А на схеме, составленной в XVIII столетии, показано, как от лета к зиме перемещались прилавки с морской рыбой — не стоит забывать, что рынок менялся в зависимости от времени года, как и еда, которой тут торговали. Да, такие пространства эфемерны, но их значение от этого не уменьшается. Они напоминают нам: характер использования пространства зачастую важнее, чем то, в какую физическую оболочку оно заключено.

Лучшее доказательство этого — агора в древних Афинах. Пожалуй, это самое сложное и революционное общественное пространство в истории, но по его внешнему виду этого не скажешь. Агора представляет собой обширную площадь неправильной формы — что-то вроде ромба, — обрамленную с трех сторон стоями (длинными низкими зданиями с колоннадами). Прямо на ней располагалось несколько древнейших памятников и храмов, а посередине проходила дорога к главному культовому центру

Афин — Акрополю. Тут и там в окружении утоптанной земли имелись купы дававших тень платанов. Продовольствие и другие товары продавались с лотков под открытым небом, причем для каждого продукта отводилась особая территория, так что афиняне могли сказать: «Я спешу к вину, оливковому маслу и горшкам» или «Я прошелся по чесноку, луку и благовониям, а затем отправился к духам»20.

Считалось, что на агоре полно мошенников: по выражению историка Р.Э. Уичерли, торговцы рыбой устраивали покупателям «греческий вариант Биллингсгейта», обрушивая на них колоритный поток божбы и брани, призванной сбить клиентов с толку и не дать им заметить, что товар на лотках уже подтух21. Кроме того, агора славилась ораторским искусством. Там регулярно выступал Сократ, собиравший на своем излюбленном месте — возле торговцев снедью и ростовщиков — толпы людей, жаждавших услышать его мнение по животрепещущим вопросам. На агоре все время что-то происходило, поэтому мужчины и женщины часто отправлялись туда на вечернюю прогулку — прицениться к товарам на лотках, зайти в винную лавку, послушать ораторов или просто побродить по площади. Слово «агора» происходит от древнегреческого «агейро» (собираться), а глагол «агоразейн» мог значить «посещать агору», «делать покупки на рынке» или (самое колоритное) «околачиваться на агоре». Подобная смысловая множественность говорит о том, что агора представляла собой нечто куда большее, чем продовольственный рынок. Это был храмовый комплекс, суд, общественное пространство — и центр афинской демократии. Именно здесь, на площади, усеянной выплюнутыми виноградными косточками и гниющими рыбьими головами, граждане Афин собирались, чтобы обсудить государственные дела и принять решения открытым голосованием22.

Из-за этой причудливой смеси еды, политики и философии агора была излюбленной мишенью комических поэтов — эстрадных сатириков той эпохи. Весьма типичен такой пассаж из Евбула: «В Афинах все продается в одном месте: инжир, судебные повестки, виноград, репа, груши, яблоки, свидетели, розы, мушмула, рубец, медовые соты, горох, иски, молоко, мирт, приспособления для выбора судей по жребию, ирисы, бараны, водяные часы, законы, приговоры»23.

По мнению Аристотеля, тот факт, что политическая жизнь Афин проходила в столь приземленной обстановке, противоречил высоким идеалам полиса24. Он призывал выделить для продовольственного рынка отдельное место, как это уже было сделано в некоторых греческих городах, но эти предложения остались гласом вопиющего в пустыне. Афинянам, похоже, агора нравилась такой как есть25.

Сегодня нам кажется странным и удивительным, что политическая жизнь Афин проходила на рыночной площади, но для общества, где политика была эквивалентна философскому призванию, это было более чем уместно26. Где же еще обсуждать человеческую жизнь, как не в самой ее гуще? Древние греки не грезили о башнях из слоновой кости: частная жизнь называлась у них «идиос» и господствовала только в изолированном мирке идиота27. Подлинным призванием цивилизованного человека была общественная деятельность, «праксис», и агора служила для нее лучшей ареной. Именно там воплощались в жизнь идеализированные принципы греческого театра — трагическое, сатирическое и комическое. Агора, что бы не думал о ней Аристотель, была столь же важна для функционирования афинской демократии, как и продававшаяся там еда — для людей, которые ею питались. Это было совместно обговоренное пространство — место, где разворачивалась драма человеческого бытия со всеми его триумфами, хаосом и непрочностью.

По разнообразию смыслов агора не знала себе равных, но одна ее черта характерна для всех рынков — это комический потенциал. По природе своей рынок — не только политическое, но и комическое пространство: представления и пародии, ругательства и остроты для него столь же характерны, как речи и скука для парламента. В прошлом рынки служили для городов предохранительным клапаном, местом, где можно было расслабиться и позабыть свои печали. В христианских городах эта их роль с особой наглядностью проявлялась во время карнавалов — праздников раблезианского излишества, отмечаемых по всей Европе в последние недели перед Великим постом, когда телесным радостям давалась поблажка перед долгим воздержанием. На карнавале переставали действовать все табу: короли и нищие бродили по городу в костюмах шутов и епископов, люди менялись одеждой, мужчины облачались в женские платья (и наоборот), а лица прятались за гротескными масками с известно что обозначавшими длинными носами. Нарушение правил приличия в эти дни считалось хорошим тоном: люди заявлялись в дома незнакомцев, обменивались оскорблениями, бегали по улицам, лупя друг друга надутыми свиными пузырями, швырялись друг в друга мукой, засахаренными фруктами и яйцами28. Как видно из самого названия праздника, «карнавал» происходит от латинских слов carnis (мясо) и levare (удалять) — мясо играло в нем центральную роль. Заключительный пир в Жирный вторник один англичанин XVII века описывал так: «Время, когда пищу жарят и парят, пекут и подрумянивают, варят и тушат, режут, рубят, шинкуют, поглощают и пожирают в таких количествах, что, можно подумать, люди хотят набить утробу едой на два месяца вперед или запастить в собственном брюхе провизией на дорогу до Константинополя, а то и до Вест-Индии»29.