Отступление войск армии Барклая-де-Толли оказалось для людей не из легких. Майор 1-го егерского полка М.М. Петров после войны вспоминал в своих записках:

«В последний опаснейший 60-верстный переход к двору Мещиуам… изнурение нижних чинов егерской нашей бригады в жаркий день до того простерлось, что несколько человек пали на пути мертвыми и у многих, по истощении всего поту, выступила под мышцами кровь.

Тут офицеры 1-го и 18-го егерских полков изъявили чрезвычайную любовь к своим подчиненным: они верховых своих лошадей навьючили ранцами обессилевших солдат, а сами несли на своих плечах по две патронные сумы и по два ружья, а иные могутные – и более».

Отступление 1-й Западной армии проходило с постоянными арьергардными боями, наиболее ожесточенный из которых состоялся у местечка Островно, в 20 километрах от Витебска. Главнокомандующий выставил здесь заслоном 4-й пехотный корпус генерала А.И. Остермана-Толстого, усилив его пятью полками кавалерии (в том числе лейб-гвардии Драгунским и Гусарским) и ротой конной артиллерии. Всего 8 тысяч штыков и 2 тысячи сабель.

Наполеон, чтобы «открыть» себе дорогу на Витебск, приказал маршалу Иоахиму Мюрату с авангардом Великой армии сбить заслон противника. Однако позиция русской пехоты вдоль Витебской дороги оказалась прикрытой с флангов болотами и лесами. В силу этого обход позиции с флангов требовал на маневр немалого времени, чего ситуация Бонапарту не позволяла. Завязалось ожесточенное сражение. Французы делали все для того, чтобы противник большими силами втянулся в бой, и «тогда ему не миновать было генеральной баталии».

Выполнив поставленную задачу задержать авангард французов, Остерман-Толстой в полном порядке увел от Островно свои войска. Он не стал вводить в дело присланные ему главнокомандующим подкрепления, которые были значительные числом и силой. То есть завязки «Витебского генерального сражения» не получилось. Император-полководец Наполеон I проиграл здесь своему сопернику поединок в стратегии.

Те события под Витебском многие современники, в том числе и те, кто находился в те дни в армейских рядах, истолковали как нежелание военного министра наконец-то дать Наполеону генеральную баталию. Об этом говорили и в кругу офицерства, и в полках 1-й Западной армии: драться с французами хотели все! Так, герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов в одном из своих послевоенных писем свидетельствовал для потомков:

«13-го июля Мюрат, подкрепленный 4-м корпусом, атаковал Остермана…

Наши отступали к Витебску, где все ожидали генерального сражения; по оправдательному письму ген(ерала) Барклая видно, что и он склонен был на сие пагубное предприятие, ибо он говорит: «Мое намерение было сражаться при Витебске, потому что я чрез сражение сие достигнул бы важной цели, обращая на сию точку внимание неприятеля, останавливая его, и доставляя тем к(нязю) Багратиону способы приближиться к 1-й армии».

Но он, кажется, не принял в уважение, что неприятель, занимая его при Витебске, одним или двумя корпусами, мог обратить все силы свои к Смоленску, и что по овладению им сим городом все способы соединения обеих армий пресекутся…

К счастию, на 15-е число ге(нерал) Барклай проник опасности и вследствие сего армия предприняла того дня отступление…»

Под Витебском, как казалось тогда многим, русская армия должна была наконец-то скрестить оружие с французами. Но этого не случилось, и отступление продолжилось. Разговоры об «измене» Барклая-де-Толли получили в рядах действующей армии новый всплеск. Участник Отечественной войны Н.Е. Митаревский в своих воспоминаниях рассказывал:

«…Между тем неудовольствие и ропот усиливались. Негодовали единственно на Барклая-де-Толли и не только возлагали на него вину, но еще прибавляли много небывалого. Высшие офицеры обвиняли его в нерешительности, младшие – в трусости, а между солдатами носилась молва, что он – немец, подкуплен Бонапартом и изменяет России.

Обвиняли его за то, что даром отдал Смоленск, что пошел от него по Петербургской дороге и тем чуть не отдал всей армии в руки Наполеона. Особенно неприятное впечатление произвело известие, что Барклай-де-Толли поссорился с князем Багратионом, которого все превозносили до небес…

Дух между солдатами и офицерами был самый воинственный. Французов нисколько не боялись, и хотя всем было известно, что французы гораздо нас многочисленнее, однако ж все с нетерпением желали с ними сразиться».

…После столкновения у Витебска император Наполеон понял, что разбить главные силы русской армии в приграничье ему так и не удалось. И Барклай-де-Толли, и Багратион «ушли от него». И он стал строить новый план войны с Россией. Но на то, чтобы идти дальше в глубь ее территории, к Москве, великий завоеватель решился, как известно, после тяжелых раздумий. Это было и понятно: его Русский поход с первых дней стал складываться совсем не так, как он его задумывал. Он преследовал армии русских так, словно это была «погоня за миражом».

Однако на продолжение Русского похода Бонапарт решился тогда не сразу. В Витебске император французов «объявляет кампанию 12-го года конченною: «Здесь я остановлюсь, – говорит он, – осмотрюсь, соберу армию, дам ей отдохнуть и устрою Польшу. Две большие реки очертят нашу позицию; построим блокгаузы, скрестим линии наших огней, составим каре с артиллериею, построим бараки и провиантские магазины, в 13-м будем в Москве, в 14-м – в Петербурге. Война с Россиею – трехлетняя война!»

Но эти слова остались только словами. Перед Великой армией зримо маячили две русские Западные армии, грозя неприятелю соединением под Смоленском, «ключом двух дорог – на Москву и Петербург». Разбить противника в приграничье французы так и не смогли при всех своих стараниях. Наполеон, зная о своем превосходстве в силах, решает идти дальше в глубь России: