Шрифт:
Однако из неприятной ситуации пришлось выпутываться. Для начала адмирал Синего флага запросил через парламентера разрешения у Спиридова пополнить запасы воды и провизии. Затем подкатился к царю.
«Будьте любезны доложить его величеству, — скрывая досаду, сообщил Нельсон графу Палену, — что я даже на наружный Ревельский рейд вошел только тогда, когда получил на то разрешение от их превосходительства губернатора и командира порта». Такого унижения он еще ни разу не испытывал.
Английская эскадра покинула Финский залив, не простояв у Ревеля и недели. Прославленный адмирал понял, что у берегов России он не добьется новых лавров. Теперь ему не терпелось вернуться в Англию, к Эмме, и он попытался использовать небольшое недомогание как предлог для отпуска. Однако адмиралтейство не отвечало, и Нельсон пришел в ярость. Он пишет Эмме: «Держать меня здесь — чистое убийство».
Не теряя надежды, он продолжал бомбить адмиралтейство рапортами с просьбой об отпуске, с требованием, чтобы его отпустили с этого «промерзлого севера». Он писал, что в Ревеле он-де провел шесть часов в шлюпке, простудился, а потом даже решил, что у него чахотка. В письме к Эмме он сокрушался: «Стоило ли плыть в Балтийское море, чтобы умереть там естественной смертью?» И уверял, что не останется в этих местах «даже за титул герцога с годовым доходом в пятьдесят тысяч фунтов».
В середине мая небо над Финским заливом наконец-то очистилось и яркие лучи весеннего солнца засверкали, переливаясь на гребнях хмурых свинцовых волн. Русской эскадре адмирала Ханыкова [24] салютовал тринадцатью пушками британский фрегат «Логона» капитана Сотерона. Ханыков ответил по традиции, неуклонно соблюдая правила Петра Великого, таким же количеством выстрелов. На борту фрегата следовал в Петербург новый английский посол сэр Геленс.
24
Ханыков Петр Иванович (1743–1813) — адмирал, главный командир Кронштадтского порта. Был участником Чесменского сражения и Морейской экспедиции, в 1783 г. командовал Каспийской флотилией.
Чуть раньше исполнилась и мечта Нельсона. Следом за фрегатом прибыла и замена Нельсону — вице-адмирал Синего флага Поль. Сдавая должность, Нельсон рассказал Полю о своих злоключениях. Прощаясь, он, как бы в свое оправдание, проговорил:
— Я не думаю, что граф Пален осмелился бы написать мне подобное письмо, если бы русский флот не покинул Ревель и мне удалось бы блокировать его.
И все же, что ни говори, кумир англичан укатил в Лондон к своей возлюбленной несолоно хлебавши.
Эскадра Поля через месяц ушла в Портсмут. И на Балтике воцарилось спокойствие.
Кампания 1801 года открылась выходом на рейд Балтийской эскадры. Кадеты-второгодки начали плавать на тендере, потом их перевели на бриг. За месяц они возмужали, говорили с хрипотцой. Лица обветренные, загоревшие, а натруженные, не по-ребячьи мозолистые руки, видимо, были в ладах с солнцем и ветром, мачтами и парусами. В нынешнюю кампанию кроме парусных учений Лазаревых впервые допустили к артиллерийским. Братьев расписали на фок-мачту и батарею правого борта.
Лазаревы упросили ротного командира не разлучать их с друзьями.
Вместе с Алексеем Шестаковым и Семеном Унковским поздним вечером поднимались они с нехитрыми «кадетскими баулами» на борт брига «Ласточка». Молодцеватый боцман привел их в носовой кубрик.
— Размещайтесь, господа кадеты, за переборкой, на котел с завтрака определим вас, а ныне сухарями с чайком побалуйтесь…
Утром, на построении, командир брига с лихо подкрученными усами остановился перед ними, весело подмигнул:
— Вижу, вы воробушки стреляные, но посмотрим, каковы в деле.
Сразу после подъема флага сыграли аврал:
— С якоря сниматься! Паруса ставить!
Матросы бежали к мачтам, а вдогонку им неслось:
— По марсам и салингам!
Самые смелые и расторопные матросы — марсовые — устремились вверх по вантам, наперегонки.
Миша упросил унтер-офицера разрешить занять место на нижней марса-рее. Задрав голову, Шестаков ткнул Унковского:
— Глянь-ка, Мишка спроворил уже на пертах.
Одним из первых Лазарев-второй начал отдавать сезни, державшие подобранный парус. Мачты будто нехотя одевались отбеленным солнцем и ветром холщовым нарядом.
— Якорь панер! — донеслось с бака.
«Ласточка» на мгновение замерла, чуть приткнувшись форштевнем в набегавшие волны. Боцман перегнулся через фальшборт:
— Пошел шпиль веселей!
Матросы грудью навалились на вымбовки. Еще через миг натянутый струной якорный канат, почувствовав слабину, заскользил проворно в клюз, наматываясь на барабан шпиля.
Освободившийся от привязи нос брига, будто вздохнув, поднялся на волне, слегка уваливаясь под ветер.
Ловкий, крепко сложенный Миша выделялся среди сверстников смелостью и сноровистостью, особенно в обращении с парусами. Командир мачты много раз посылал его на рискованные работы на верхних реях, и тот проворно и грамотно управлялся со снастями в любую погоду…
Вице-адмирал Голенищев-Кутузов до последнего дня жизни оставался во главе корпуса.
Весна 1802 года принесла смену командования в Морском корпусе.
Новый директор вице-адмирал Петр Карцов [25] участвовал в Чесменском сражении на линейном корабле «Европа». Под командой адмирала Федора Ушакова в Средиземном море блокировал наполеоновские войска в Северной Италии, содействовал успеху армии Суворова.
Вдоль замершего строя, пристально всматриваясь в лица воспитанников, не спеша шел среднего роста, сутуловатый, убеленный сединами новый директор. Когда Карцов, остановившись, обратился к кадетам и гардемаринам, стоявшие на левом фланге едва расслышали его глуховатый голос:
25
Карцов Петр Кондратьевич (1750–1839) — адмирал, участник сражения при Чесме и при Гогланде, член Адмиралтейств-коллегии, директор Морского корпуса, член Государственного совета.