М. Прайс, бледный и задыхающийся, встал и смотрел на него молча.

— Что великолепно, как говорит Биль, — продолжал м. Спригс с величайшим наслаждением, — это, что Гусси придется опять попутешествовать. Ему нужно скрыться, потому что, если они его поймают, то заставят отсидеть остальное время. И Биль говорит, что если он будет писать письма кому-нибудь из нас, то тем легче будет найти его. Тебе лучше всего отправляться с первым же поездом в Австралию.

— Когда… в какое время… ты отправил… это заявление? — спросил дядя Гусси дрожащим голосом.

— Часа в два, — отвечал м. Спригс, смотря на часы. — Полагаю, что тебе как раз еще хватит времени.

М. Прайс поспешно подошел к маленькому боковому столику и, схватив свою шляпу, нахлобучил ее по самые глаза. Он остановился на минуту на пороге, чтобы взглянуть вверх и вниз по улице, потом дверь тихонько затворилась за ним. М-сс Спригс взглянула на мужа.

— Отозван в Австралию экстренной телеграммой, — проговорил тот, подмигивая. — Биль Уайт молодец, как есть молодец!

— О, Джордж, — сказала жена его, — неужели ты в самом деле написал это заявление?

М. Спригсь подмигнул ей вторично.

— Не люблю я женщин на корабле, — сердито сказал старый боцман. — Пойдут они задавать тебе всякие дурацкие вопросы, а обойдись только с ними невежливо, не отвечай, — сейчас пожалуются шкиперу. А если и будешь вежлив и любезен, то что толку? Разве заслужишь щепотку табаку, или шиллинг, или что-нибудь такое? Ничуть не бывало; только скажут "спасибо", да и скажут-то так, будто ты еще должен быть благодарен, что они с тобой заговорили.

И какие же они противные! Попроси только девушку вежливо, по-хорошему, сойти с каната, который ты хочешь собрать, и она посмотрит на тебя так, точно ты обязан век дожидаться, пока ей угодно будет двинуться. А попробуй-ка, дерни его из-под нее не сказавшись, так и места себе не найдешь на корабле! Один человек, которого я знавал — он умер теперь, бедный малый, и оставил трех вдов, оплакивающих свою незаменимую потерю — говаривал не раз, что при всей его опытности, женщины до конца оставались для него такими же загадками, как когда он в первый раз женился.

Конечно, бывает иногда, что попадает на бак, девушка под видом парня, и служит как обыкновенный матрос, или юнга, и никто об этом и не догадывается. Это случалось прежде, да вероятно будет случаться и вперед.

С нами была раз курьезная история на бриге "Лондонская Башня", на котором я служил экономом. Шли мы из Ливерпуля в Мельбурн с разным грузом, и перед самым отплытием приняли нового юнгу, которого записали в судовую книгу под именем Генри Мало. Ну, и первое, что мы заметили у этого самого Генри, это что он страх как не любил работать и постоянно болел морской болезнью. Бывало, как только требуется что-нибудь сделать, сейчас этот мальчишка отправляется в трюм и валяется там, какая бы ни была погода.

Тогда Биль Доусет, как говорится, усыновил его и сказал, что сделает-таки из него моряка. Мне кажется, что если бы Генри предоставили выбор отца, то он выбрал бы любого из нас, только не Биля, а я так и вовсе предпочел бы быть сиротой, чем сыном кого бы то ни было из них. Биль сначала только орудовал языком — уж и язык же у него был! Но когда это не помогло, он начал угощать малого подзатыльниками. Конечно, в этом ничего нет дурного, одна польза для мальчишки, который должен учиться зарабатывать свое пропитание, но Генри обыкновенно так ревел, что нам всем становилось за него стыдно.

Биль, наконец, просто стал бояться трогать его и попробовал пробирать его насмешками. Но тогда мы увидели, что Генри умеет насмешничать еще в десять раз лучше Биля — он всех кругом обговаривал и, так сказать, прямо вырывал слова изо рта у Биля и их же обращал против него. Тогда Биль опять пускал в ход свое природное оружие, и кончилось тем, что недели через две после отплытия, малый взобрался на палубу и пожаловался шкиперу на Биля, что он очень ругается.

— Ругается? — переспросил старик, сверкая на него глазами, точно хотел съесть его. — Как же он ругается?

— Скверно ругается, сэр, — отвечал Генри.

— Повтори, — сказал шкипер. Генрн даже вздрогнул.

— Не могу, сэр, — отвечал он очень серьезно, — но совсем… совсем так, как вы вчера разговаривали с гребцами.

— Убирайся на свое место! — заревел шкипер, — сию минуту убирайся, и чтоб я больше об этом не слыхал. Сидел бы лучше в девичьем пансионе, коли так!

— Я знаю, что мне следовало бы там быть, сэр, — прохныкал Генри, — да я никак не ожидал, что здесь так будет.

Старик вытаращил на него глаза; потом протер их и опять вытаращил, а Генри вытер слезы и стоит, смотрит в пол.