В сборник вошли рассказы: «Апрельская метель», «Эхо», «Дюраль», «Под старым тополем», «Стиляга», «Ветка полыни», «Прощай, Вера», «Никаких следов», «Иован», «Первая любовь», «Василек».
АПРЕЛЬСКАЯ МЕТЕЛЬ
Вчера управляющий отделением обещал подвезти меня до Центральной усадьбы совхоза. Мы условились в семь утра встретиться в конторе. Но когда я пришел туда, управляющего на месте не оказалось.
— Жена у него заболела, — объяснил сторож. — Ночью схватило. Увез в район.
— Что же делать?
— Если время терпит — подождите. К вечеру вернется. Не то и пешком можно дойти. Всего десять километров.
В молодости я исходил много дорог, прошел не одну сотню километров. А тут только десять. «Махну пешком», — решил я.
Дорога вывела меня за околицу деревни и пошла петлять по березовым рощам да перелескам, огибая поля, ныряя в овражки. Влажная земля пружинила под ногами. А кругом такая ширь, такой бело-голубой разлив, что дух захватывало. Давно я не бывал вот так, один на один с природой. Все вроде бы и знакомо и в то же время волнующе ново. Вот запрокинулась белая береза. Когда-то, видно, ее, совсем молоденькую, повалил ветер да так примял, что у нее уже не хватило сил распрямиться. Прижатая к земле вершина пустила корни. И теперь береза дугой выгнулась над землей. А из ее ствола поднялись вверх пять молодых тонких березок. Разве пройдешь мимо такого?
Вот я и шел не спеша. Ласкал взглядом каждое деревцо, каждую лужицу. Слушал птичью тарабарщину. Ловил ноздрями запахи молодой зелени, сырой прели, свежевспаханного чернозема. Незаметно размечтался, и мысли занесли меня в такие дали, в такие выси, что оттуда совсем не просто было возвратиться на землю.
Вдруг на меня пахнуло резким холодом. Я опомнился и с удивлением огляделся. За каких-нибудь полчаса все вокруг стало неузнаваемо. Вместо синего, небо стало серым и угрюмым. По нему, клубясь, растекались тяжелые облака. Холодный ветер, повизгивая и подвывая, шнырял между полинялых берез. Лужи почернели, покрылись рябью. Смолкли птицы.
Я натянул поглубже шляпу, застегнул верхнюю пуговицу плаща и прибавил шагу.
А погода портилась на глазах. С каждой минутой становилось все холоднее. Загудели телефонные провода. Ветер, как сорвавшаяся с цепи собака, кидался на меня. Рвал с головы шляпу, задирал полы плаща. Казалось, ветер продувает меня насквозь.
В воздухе замелькали снежинки. И скоро на поляне закружился снеговой вихрь. Началась настоящая метель.
Куцым воротником плаща я пытался защищать от ветра лицо. Но голые руки мгновенно коченели, и, опустив воротник, я совал покрасневшие кулаки в карманы.
Буран все усиливался. Словно насмехаясь над моей беспомощностью, он больно сек лицо и шею, забирался под полый в рукава плаща.
Совсем некстати мне вспомнилось недавно перенесенное воспаление легких. Выписывая меня из больницы, врач сказал: «Берегитесь простуды. Может быть серьезное осложнение».
Чтобы согреться, я побежал. Ноги скользили и разъезжались на мокрой дороге. Я остановился, задохнувшись, и долго стоял, выравнивая дыхание.
Скоро я так промерз и отупел, что уже не прятал лица от ветра, а с безразличным унынием медленно шел и шел сквозь белую завесу метели.
Неожиданно рядом со мной вынырнул из метели человек. Он обогнал меня, но потом остановился, поджидая. Я поравнялся с ним.
— Замерз? — прокричал он.
— Угу.
— Как же ты в такую погоду… — и принялся торопливо снимать стеганую фуфайку.
— Надевай, а плащ давай мне. Да скорее. Ветрище, язви его. Не сомневайся. У меня свитер и комбинезон, как броня.
Я с трудом стянул задубевший плащ и подал его незнакомцу, а сам надел фуфайку.
— Шагай следом, — скомандовал он, — за спиной не так дует.
Я шел за ним. След в след. И то ли от фуфайки, то ли от его размеренного шага, только скоро я согрелся и пошел рядом.
— Далеко? — прокричал я в красное ухо спутника.
— В МТМ. Масляную трубу пробило.
— Переждал бы буран-то.
— Чего ждать. Он до вечера не утихнет. За это время я в оба конца обернусь.
Больше мы не обмолвились ни словом.
Вот и совхозная контора. Мы укрылись от ветра за стеной.
— Теперь разменяемся, — парень улыбнулся посиневшими губами.
— Большое спасибо.
— Пустяки, — отмахнулся он, надевая фуфайку.
Воротник комбинезона расстегнулся, но свитера под ним я не увидел.
— Как вас звать, величать?
Он или не расслышал меня, или не захотел ответить. Сказал только «пока» и нырнул в метель.
ЭХО
Глянешь со стороны, как Родион Петрович широко и твердо шагает по улице, как легко и ловко управляется с большим и сложным комбайном, и никогда не подумаешь, что на обеих ногах у него протезы.