Шрифт:
— Мысли! — в сильнейшем раздражении воскликнул Уотсон. — Откуда мне знать, какие у него были мысли? Там про это ничего не сказано. А читать мысли я не умею. Я, с вашего позволения, не телепат!
— Бог с вами, Уотсон, — добродушно возразил Холмс. — Я вовсе не предлагаю вам заняться чтением мыслей. Дело нехитрое: возьмите и спросите у Онегина, что побудило его поступить таким образом. Я думаю, он тайны из этого делать не станет. Скрывать ему тут особенно нечего, охотно сам все вам расскажет.
— Что ж, — согласился Уотсон. — Это, пожалуй, идея. Давайте так и сделаем.
Онегина они застали в той самой маленькой гостиной, где перед пылающим камином он, бывало, ждал Ленского, где они провели вместе столько зимних вечеров.
— Господин Онегин, — начал Уотсон. — Простите нас великодушно, что мы невольно бередим вашу душевную рану. Однако вопрос, который мы хотим вам задать, имеет большое значение. Не соблаговолите ли вы рассказать нам, почему на именинах у Татьяны вы вели себя так, что невольно вызвали Ленского на ссору. Я понимаю, вы разозлились, что он против вашей воли уговаривал вас поехать к Лариным. Но если вам не хотелось, вы ведь могли отказаться! А если у вас не хватило твердости настоять на своем, так чем он виноват?
Онегин нахмурился:
— Меня он нагло обманул! Заметить я не преминул, Что куча будет там народу И всякого такого сброду. А он в ответ: «Уверен я, Там будет лишь своя семья!»— А когда вы приехали, — подхватил Уотсон, — оказалось, что там полон дом гостей. Петушковы, Пустяковы, Скотинины, Буяновы, Фляновы — все эти невежи и уездные франты до крайности раздражили вас…
Онегин помрачнел еще больше:
— А как не злится, между нами, Узнав, что целыми семьями Соседи съехались в возках, В кибитках, бричках и санях…Чем дальше погружался он в воспоминания о печальном дне именин Татьяны, тем отчетливее звучало в его голосе раздражение и даже брезгливость:
— В передней толкотня, тревога; В гостиной встреча новых лиц, Лай мосек, чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога, Поклоны, шарканье гостей, Кормилиц крик и плач детей…— И тем не менее, — постарался сбить его с этого тона Холмс, — вы все-таки утверждаете, что обилие гостей не было главной причиной вашей злости. Что же в таком случае окончательно вывело вас из себя?
Онегин помрачнел еще больше:
— Попав на этот пир огромный, Я был заранее сердит. А в довершенье — девы томной Несчастный и унылый вид. Едва мы сели против Тани, Та сделалась еще грустней, Полуночной луны бледней И трепетней гонимой лани… Заметя трепетный порыв, С досады взоры опустив, Надулся я и, негодуя, Поклялся Ленского взбесить И уж порядком отомстить…— Ага! Что я вам говорил, Холмс? — не выдержал Уотсон. И, обернувшись к Онегину, запальчиво выкрикнул. — За что? Отвечайте! За что вы хотели ему отомстить?
Онегин объяснил:
— Траги-нервических явлений, Девичьих обмороков, слез Я не терплю…Он, по-видимому, собирался развить эту мысль, но Уотсон не дал ему продолжать.
— Каких обмороков? — вспылил он. — Каких слез? О чем он говорит? Вы что-нибудь поняли, Холмс?
Но Холмс вместо того, чтобы ответить своему верному другу и помощнику на этот вполне естественный вопрос, неожиданно встал и учтиво поклонился Онегину.
— Сударь, — сказал он, — примите мою искреннюю благодарность. Я полностью удовлетворен вашими разъяснениями.
— Вы удовлетворены, а я нет! — крикнул Уотсон и обернулся к Онегину, чтобы продолжать допрос.
Но Онегин уже исчез. Исчезла гостиная деревенского барского дома, исчез ярко пылающий камин.
Холмс и Уотсон вновь были в своей квартире на Бейкер-стрит.
— Можете назвать меня трижды тупицей, — сказал Уотсон, — но я так-таки ничегошеньки и не понял.
— Да, — спокойно согласился Холмс, — тут действительно еще очень много неясного.
— Зачем же в таком случае вы сказали ему, что полностью удовлетворены его объяснением?
— Я сказал это по той простой причине, что больше нам от него все равно узнать не удалось бы.
— Что я слышу, Холмс? — удивленно воскликнул Уотсон. — Вы пасуете?
— Ничуть не бывало, — пожал плечами Холмс. — Не сошелся же на Онегине свет клином. Допросим кого-нибудь из свидетелей разыгравшейся драмы.
— Может быть, Татьяну? — предложил Уотсон. — Или кого-нибудь из гостей?
Холмс задумался.
— Нет, Уотсон… нет… По некоторым соображениям, о которых я сообщу вам позже, я, пожалуй, предпочел бы побеседовать с человеком, который не был в тот день на именинах у Татьяны, а слышал об этом происшествии со стороны… Что, если нам порасспросить Зарецкого?