Вообще я убежден, что классики имели перед современными писателями баснословное преимущество в материале для драматических коллизий, ибо в досоветские времена денежные отношения лежали в основе всех человеческих отношений. Пользуясь этим обстоятельством, классики могли успешно создавать душераздирающие столкновения и вызывать чувство глубокого сострадания к нуждающимся. В нашем обществе деньги утратили свое былое величие. Даже наоборот, сосредоточение чрезмерного количества денег в руках какой–нибудь личности может вызвать утрату общественного доверия и уважения к ней. Поэтому не знаю, смогу ли я вызвать чувство сострадания и сочувствия к П. Г. Балуеву, когда он в силу житейских обстоятельств стал остро нуждаться в капитале. Хотя, конечно, есть у нас немало граждан, которым близки и понятны его трудности. Но из одних трудностей трагедийную коллизию не соорудишь: для этого необходимы злодеи и жертвы…

Обычно гражданские подвиги, проникнутые духом высокой сознательности и самоотверженности, совершаются в атмосфере напряженной, героической борьбы и являются выражением красивых, пленительных черт человеческого характера.

Но очень странно стал вести себя Павел Гаврилович после множества своих путешествий по заболоченной пади.

В обычае строителей всегда поносить проектировщиков. И как бы ни был удачен проект, хорошим тоном считается бранить его, чтобы взбодрить коллектив и в самом процессе работ найти лучшее решение.

И вдруг вопреки сложившейся традиции Павел Гаврилович стал безудержно восхвалять проект с обходом. Но делал он это весьма своеобразно.

— Вот, — говорил Павел Гаврилович, — учили меня, будто прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками. Конечно, у меня незаконченное высшее, многого не знаю, но в этом факте был убежден твердо. А что оказалось? Оказалось, что я человек узкий, не широкий. — Он хитро щурил глаза на собеседника и произносил восхищенно: — Какую щедрую заботу о нас, строителях, проектировщики проявили! Просто пролетарское им спасибо! — И с подозрительным простодушием объявлял: — Славные ребята, добрые! Подумаешь, действительно, что такое лишние четыре километра труб? Две тысячи тонн стали ради того, чтобы мы в сырости ноги не промачивали, не простужались. — Вздыхал завистливо: — Видите, они, проектанты, не только люди с инженерным образованием, но и с медицинским тоже!

— Вы что, полагаете, не надо обхода?

Павел Гаврилович мечтательно глядел в небо:

— Я так полагаю, металл нам сейчас девать некуда, если на Луну его швыряют. Вот что я думаю.

— Павел Гаврилович, вы не виляйте, скажите прямо. Про обход как считаете?

— На тонны, — уклонился Павел Гаврилович, — а еще точнее, на погонные метры трубы. — Похлопал собеседника ободряюще по плечу, пообещал: — А премию мы сорвем за досрочное выполнение. Тут полная моя гарантия. Не грунт — волшебная сказка!

— А если через болото?

— Премию, возможно, утопим. И технику в грязь окунем, но она штука могучая, выдюжит. — Произносил сурово: — загонять людей самостоятельно в трясину не хочу. Конечно, если ты, допустим, вдруг на партийном собрании на меня навалишься, что ж, я — коммунист, воля большинства, согласно Уставу. Я с партией всегда заодно.

— Что–то ты крутишь, Павел Гаврилович!

— А у тебя что, своего ума нет? Понимай, раскручивай, — сердился Балуев. И завершал уже официальным тоном: — Проект утвержден, мое дело ясное: руководствуйся проектом — и все.

Но таких разговоров Павлу Гавриловичу было мало. Он будто случайно, ненароком привел своих соратников на линию телеграфной передачи, где рабочие–связисты меняли на телеграфных столбах рельсовые опоры на бетонные. Объяснил:

— Чем больше страна металла дает, тем больше его требуется на всякие серьезные сооружения. — И добавил иронически: — Американцы на спутниках экономят, они у них легковесные, а наши что ни бросят — полторы тонны. Сколько нашего металла в космосе валяется! Подсчитай. Цифра! — Потом обвел взглядом строительную площадку, сказал: — Вот наш обходик — две тысячи тонн стали. А нам разрешили ради гигиены труда, чтобы в болото не залезать, эти две тысячи тонн в обход засадить.

— Зачем же так делать, Павел Гаврилович?

— А разве это я? Проектировщики.

— А вы не соглашайтесь с проектом.

— Да ведь они не для меня, для вас же старались, вы и возражайте!

— А вы нас поддержите?

— Нет, озарен глупостью свыше меры, для меня проект — документ священный и неприкосновенный.

— Значит, понятно, Павел Гаврилович!

— Ну и ладно, а то я доверчивый, думаю про каждого, что у него голова есть и он сам ею думает.

Почему Павел Гаврилович решил разжечь у своих строителей этот дух непокорного самостоятельного мышления, я бы даже сказал, до весьма опасного для него самого накала, понять, конечно, можно. Но он мог применить и другие методы, более для него удобные и даже выгодные. Скажем, обратиться в соответствующие инстанции и во имя экономии столь ценных труб отказаться от обхода. Если б предложение приняли, то ему наверняка полагалась бы большая премия за экономию металла. А если бы даже не приняли, все равно высоко оценили бы патриотический порыв. Зачем же он поступал столь нецелесообразно, невыгодно для себя, принося в жертву свой авторитет хозяйственника? Может быть, без этой жертвы можно было обойтись?

Обследуя хлипкое болото с вымершей растительностью, не однажды увязая в нем по пояс, Павел Гаврилович пришел к твердому убеждению, что развернуть работы здесь можно, но при одном условии — если рабочие сами взвесят все трудности и сами захотят их преодолеть. Поэтому он на всех собраниях равнодушно, отвратительно спокойным, ровным голосом перечислял только трудности, с которыми придется столкнуться, доводя людей до высокой степени раздражения против себя, Балуева. И ловко скрывал ликование, когда его доводы страстно опровергались, хотя при этом ему приходилось выслушивать обидные и несправедливые слова, сказанные сгоряча.