Наконец, в эпилоге, «Рассвет», описывается процесс «демистификации» темноты, начавшийся в крупных и средних городах в середине XVIII века. Тогда-то и были заложены основы современного нам общества, живущего двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, что имело глубочайшие последствия для личной безопасности и свободы человека.

Речь в книге пойдет о ночной жизни Западной Европы — от Скандинавии до Средиземноморья. В центре моего исследования находятся Британские острова, однако я использовал и обширный континентальный материал, а также документы, касавшиеся Америки и Восточной Европы. Хронологические рамки достаточно широки — от позднего Средневековья до начала XIX века, но основное внимание уделяется эпохе раннего Нового времени — 1500–1750 годам. Иногда для сравнения и противопоставления с нравами, обычаями и верованиями, характерными для предшествующих эпох, я обращаюсь к античной и средневековой культуре. Хотя многие явления уникальны и характерны только для раннего Нового времени, некоторые из них, напротив, имеют продолжительную историю. Все это позволяет мне представить данную книгу как самое крупное исследование по истории ночной жизни доиндустриального общества.

В своей работе я часто опираюсь на свидетельства непосредственных наблюдателей сельской жизни XIX века — Хамфри О'Салливана, Эмиля Гийомэна и др. Я полностью разделяю историческую теорию, согласно которой ценности и традиции во многих аграрных регионах Европы и Америки не претерпевали значительных изменений до конца XIX столетия, периода бурного развития транспорта и торговли. Как писал Томас Гарди в романе «Тэсс из рода д'Эрбервиллей» (1891), между Тэсс и ее матерью «пропасть была, как принято считать, в двести лет»; «когда они бывали вместе, эпохи Якова I и королевы Виктории соприкасались»4.

В различных местах и на разных этапах раннего Нового времени ночная жизнь характеризовалась единообразием. Ночная культура, конечно, не была монолитной, однако в своих поступках и отношении к жизни люди скорее обнаруживали сходство, чем различие: они испытывали похожие страхи, связанные с наступлением темноты, одинаковым образом реагировали на те или иные ситуации. Эта мысль не только подсказала мне тематическую структуру книги, но и укрепила во мнении, что ночь была феноменом фундаментального значения. Ночная культура была столь устойчива и постоянна, что с легкостью преодолевала временные и пространственные барьеры. В тексте я обращаю внимание на новшества, если таковые имели место, например в формах ухаживания или в способах освещения помещений. Но до XVIII века ночная жизнь заметно не менялась, да и тогда она трансформировалась преимущественно в городах. В предшествующие же годы различия обусловливались не столько временем и пространством, сколько социальной идентичностью, гендерной принадлежностью, а также местом проживания человека (город или сельская местность).

Нетрудно догадаться, что столь обширный предмет исследования предполагает большой круг источников. Наиболее ценные из них — это документы личного характера: письма, мемуары, путевые заметки, дневники. При этом повествование в большей степени строится вокруг жизни отдельных персонажей. О представителях высших и средних слоев общества я писал, опираясь прежде всего на дневники. Что же касается низших классов, то, помимо немногочисленных дневниковых записей и автобиографий, я перерыл горы судебных материалов. Не имеющим себе равного источником информации о жизни городских улиц стали «Документы сессий суда Олд-Бейли» (Old Bailey Session Papers), серия памфлетов XVIII века, в которых отражены судебные процессы, проходившие в высшем уголовном суде Лондона. О традиционных верованиях можно узнать из глоссариев, словарей и, самое главное, сборников пословиц и поговорок. «В них заключено мировоззрение крестьянина, — сказал один французский священник о пословицах. — Это знания, которые он взрастил и сделал частью самых глубоких тайников своей души»5. Другие пласты ночной культуры я осваивал с помощью литературы, как «высокой», так и «низкой»: речь идет не только о поэзии, пьесах и романах, но и о балладах, сказках, преданиях. Литературные источники я старался использовать с осторожностью, отмечая места, где воображение автора рисовало картины, отличные от социальной реальности. Пригодились также нравоучительные произведения, главным образом проповеди, религиозные сочинения, сборники советов. Полезными были газеты и журналы XIX века, медицинские, юридические, философские и сельскохозяйственные трактаты. Для иллюстративных и пояснительных целей я прибегал к научным работам по медицине, психологии и антропологии. Немалую помощь оказали и другие работы по самой различной тематике — начиная от исследований в области народной культуры и заканчивая изысканиями по истории слепоты, равно как и монографии, посвященные отдельным аспектам ночной жизни (в целях тематического единства я не использовал источники о военных действиях в ночное время).

Осталось последнее замечание, и оно заслуживает особого внимания. Даже если я и поднимал вопрос о том, как влияла ночь на повседневную жизнь, в том числе была ли темнота в целом источником социальной стабильности или, наоборот, беспорядка, то эта тема не была для меня главной. Надеюсь, собранный в книге материал послужит достаточным оправданием тому, что ночь заслуживает изучения как таковая.

А. Роджер Экерч

Шугарлоуф Маунтин

Роанок (Виргиния) ноябрь 2004

Все даты даны по новому стилю, началом года считается 1 января. Цитаты по большей части приводятся в оригинальном написании, хотя использование заглавных букв приведено в соответствие с современными правилами, знаки препинания добавлены там, где требуется.

Наблюдательный человек заметит, что ночь не столько спускается, сколько поднимается. Сначала тени затопляют долины, а затем медленно карабкаются вверх по пологим склонам холмов. Лучи угасающего светила, известные как «солнечные ростки» (sunsuckers), рвутся вверх из-за облаков, как будто кто-то втягивает их в завтрашний день. Пастбища и леса покрыты мраком, а небо на западе все еще алеет, даже если солнце уже скрылось за горизонтом. Если бы ориентиром земледельцу служил небесный свод, то он продолжал бы трудиться, но растущие тени торопят его уйти. Среди мычащих коров и спустившихся на землю грачей снуют в поисках укрытия кролики. Сипухи взлетают над зарослями вереска. Своим свистом, напоминающим перекличку убийц-заговорщиков, они вселяют тревогу в мышей и людей, ведь и те и другие с раннего возраста приучены бояться этих пронзительных звуков, предвещающих смерть. По мере того как угасает дневной свет, пейзаж выцветает, становится блеклым. Заросли кустарника словно разрастаются, теряют четкие очертания. Ирландцы говорят, что вечер наступает тогда, когда трудно различить, человек перед тобой или куст. Еще более зловеще звучит итальянская поговорка «Когда исчезает разница между гончими псами и волками»2.

Ночную темень, кажется, можно потрогать руками. Сумерки не приходят, они сгущаются. Черная мгла накрывает путников, она не столько видна, сколько ощутима. Именно так в Ветхом Завете описывается тьма, постигшая Древний Египет. Многие верили, что с заходом солнца с небес на землю спускаются ядовитые «ночные туманы», «гибельные пары», несущие холод и промозглую сырость. В представлении людей ночь «падала», наступала. Нет больше дневного воздуха, прозрачного и теплого. Эпидемией, мором расходится тьма по пригнувшимся к земле деревням, заражая округу «злокачественными» туманами: Шекспир описал это как «день больной» (the daylight sick). «Но торопитесь, — предупреждает герцог Винченцо в пьесе „Мера за меру" (1604). — Уж скоро ночь туманная настанет» [2] 3.