Теперь о бодрости. Видишь ли… мы ее не «сохраняем». Нет, она приходит к нам каждый день все новыми свежими волнами, ее родит каждая минута жизни, независимо от того, была ли это минута радости или злобы. Небодрые, нежизнерадостные люди среди нас (независимо от возраста) — это исключения, очень редкие исключения. Много хочется тебе рассказать на эту тему, да писать негде. Потом когда-нибудь.

Без даты

Группе товарищей.

Сегодня пишу вам о том, о чем нам писать запрещено. За одно сообщение об этом письма конфискуются тюремной цензурой.

Так вот: во всех тюрьмах пережили мы «революцию»… Наши фашистские «опекуны» решительно взялись за уничтожение «коммун» и большевизма, забрали у нас все «большевистские» книги (это значит: изданные в СССР), запретили передачи из камеры в камеру, запретили даже собираться вместе на прогулки, запретили передавать друг другу газеты. Все это для того, чтобы не дать возможности учиться. Кроме того, «не устраивать коммуны» — грозно заявили нам.

Это значит: покупать продукты каждый может только для себя, кто получает посылки, тот и питается. А покупать разрешается не больше, чем сам можешь съесть. Ко всему тому еще с десяток приказов в том же духе. Во Вронках даже пытались силой перевести наших товарищей на положение уголовников и обрить им волосы. Это начало, а потом «марш работать в тюремные мастерские». Так хотят они. Но, (разумеется, совсем другого хотим мы. Так вот и воюем. От злости они из кожи вылезают, но мы не только не склоняем покорно головы, но боремся за каждую пядь свободы.

«Я вас задушу! Я вас сгною в карцере! Вы будете у меня лежать под нагайками и просить милости», — гремит пан начальник.

А на другой день он пытается другими методами воздействовать на нас:

«Будьте же разумны. Разве можно прошибить головой стену? Что вы сделаете, вы, женщины, против власти? Надо покоряться. Надо по-хорошему», — и так далее.

А когда и это не помогает, выступает на сцену «высшая власть» в лице прокурора и так нам заявляет:

«С вами нужно было поступить так, как вы с нами поступали в России: вас давно нужно было поставить к стенке, а не держать в тюрьмах. Вы должны быть благодарны не только за то, что на свете живете, а и за то, что содержитесь в таких условиях. А вы еще хотите в культурной, гуманной, западноевропейской Польше читать большевистские книги. Что? Молчать! Господин начальник, обратите на них побольше внимания».

Ну, и внимание «обращается» весьма старательное и полное.

Все это — одна сторона вопроса. А другая на улице. Вы, вероятно, знаете, какая сейчас в Польше обстановка. Вам легко поэтому понять, почему именно сейчас на нас посыпались, как из рога изобилия, все эти «прелести».

Эх, и время же у нас теперь, родные мои! И у нас теперь решительный час. Мы только одной половиной мысли реагируем на все окружающее нас в тюрьме. Другая половина — в будущем, другая живет тем, что неуклонно приближается, идет. Но не буду разливаться на эту тему. Посмотрим, а еще лучше — будем делать. Будем! Будем! Эхма…

Недавно получила от вас ряд писем. Сколько дум вызвали эти письма! Как глубоко запали в душу сидящих со мной товарок слова: «Сломали тысячелетние устои старой деревни, сейчас надо научиться по-новому работать на развороченных трактором межах».

Поднесите же огромную, как Монблан, фигу под самый нос всему «цивилизованному» свету, который пророчил вам гибель, который выл, кричал, шумел, что не будет засеяно и половины того, что сеяли до «крепостного права» — это, по-ихнему, до коллективизации.

Правда ли, что уже оканчивается Турксиб? Как это чудесно! Помню когда первый раз прочла в газетах про Турксиб, казалось мне, что это план далекого, далекого будущего. А он уже превратился в действительность.

Пишите же чаще, дорогие, знайте, что те дни, когда мы получаем от вас письма, — это радостные, праздничные дни.

Ну, всего! Стройте крепче и знайте, что этим подводите также базу под революцию в Польше, а она не заставит себя ждать.

Без даты

Группе деревенских коммунарок.

Любимые мои товарки-коммунарки! Ваше письмо также принесло нам много радости. С нетерпением ждем от вас новых вестей, хотим знать, как прошла посевная кампания, много ли засеяли, как работают те товарищи, что влились в ваш коллектив. Если бы вы только знали, как это все нас интересует, сколько мы думаем и говорим о вашей жизни, как сильно хотим, чтобы работа шла у вас успешно.

Как хорошо, что дети ваши будут в яслях и на детплощадке, под присмотром. Счастливые эти дети! А сколько миллионов детей за границей живут совсем по-другому, чем ваши маленькие коммунары.

Милые товарищи! Теперь я вам немного расскажу о нашей жизни в тюрьме. Нас также все прибывает и прибывает, но это уже не так радостно, как ваш численный рост. Год тому назад нас, политических заключенных, в этой тюрьме было только шесть, а сейчас нас уже двадцать шесть — прибыло двадцать новых товарок, а на свободу за это время вышли только две. Приговорены все к четырем, шести, восьми, десяти годам, так что, как видите, можно даже успеть забыть, как белый свет выглядит.

Много среди нас больных, и не удивительно, ибо все мы прошли через несколько голодовок, издевательства и пытки, и оставаться здоровыми было мудрено. Своих родных и товарищей мы никогда не видим, ибо тюрьма наша находится на далекой глухой окраине Польши, куда приехать стоит очень дорого. А какие у наших родных — рабочих и крестьян — достатки, вы хорошо знаете.