Нельзя, к слову, не упомянуть также и о том, что Православие, как нигде и никакое религиозное исповедание, благотворно влияет и на светское литературное творчество русское вообще. Идеалы Православия проникли в русскую художественную словесность и высоко ее подняли, оживили и одухотворили. Как известно, новейшая русская словесность приобрела широкое распространение и за границею, всюду привлекла к себе внимание и симпатии, — и это потому, как сами иностранные критики объясняют, что в произведениях наших талантливых писателей чувствуется веяние евангельского духа, выступает всех увлекающее и подкупающее «золотое, чистое и святое сердце». Леруа-Болье, напр., выдающиеся качества русской поэзии полагает в том, что в ней преобладают христианские чувства, что во всей Европе русская литература остается самою религиозною. Глубина великих созданий русской словесности, говорит он, иногда даже против воли авторов — христианская, несмотря на свой кажущийся даже рационализм, великие писатели русские в сущности глубоко религиозны [3].

Много недостатков люди предубежденные усиливаются усматривать и в самом Православии русском, в нашей церковной жизни. Так, например, говорят, что наше вероучение Православное не может считаться непогрешимым и стало быть истинно Православным, так как само оно допускает у себя изменения и исправления, например, в обрядах, следовательно, допускает возможность ошибок, неисправностей. Но так говорят только люди, смешивающие и неразумно обобщающие догматическую непогрешимость с обрядностью церковною; так может говорить только тот, кто забывает, что истинная Церковь Христова, неизменно храня богооткровенные н а ч а л а веры, в развитии их, применении и выражении, по духу дарованной ей от Бога свободы, всегда может и считает нужным сообразоваться с потребностями членов своих, изменяющимися от времени и условий жизни.

Да и самое вероучение догматическое в Православии, говорят, допускало колебания; и тут, в догматической собственно сфере, были ереси, расколы, возникали сомнения, недоумения и разногласия. — Да, Господу угодно было и Православное Богооткровенное вероучение низвести до человеческого понимания, предоставить его слабому человеческому разуму для уяснения, чтобы тем с большею прочностью и основательностью, с большею силою доверия и убеждения оно воспринималось человеком. И вот действительно, обсуждения некоторых частностей, представлявшихся человеческому пониманию в какомлибо отношении недоуменными, порождали многие споры, ошибочные мнения, расколы и ереси. Но единая истина, чистое Православие в существе своем разве пострадало от того? Глас Божий, в голосе большинства верующих, а особенно авторитет Соборов, руководимых благодатною мощию Божией, всегда отстаивали правду, восстановляли истину; и что же получилось в конце концов? Пережив все сомнения и колебания, отвергши все уклонения и ереси, вероучение Православного христианства осталось неизменно и непреложно тем же Божественным небесным учением, которое девятнадцать веков тому назад возвещено было миру самим Спасителем и Его святыми учениками и апостолами. Как чистейшее золото, Православие святое, так сказать, перегорело в горниле всяких разномыслий, толкований и пониманий, и теперь, от всего уже очищенное, со всех сторон защищенное и уясненное, не стало ли оно для сознания человеческого еще несомненнее, как бы еще чище, выше и святее!

Гораздо больше упреков сыплется собственно на русскую церковную жизнь. Так, например, издавна и упорно повторяются всевозможные обвинения на наше православно-русское духовенство; главным образом его обвиняют в косности, обскурантизме, отсталости умственной, а также в разных недостатках нравственных. Но неосновательность и преувеличенность этих обвинений обнаруживаются само собою, если сопоставить их с тем фактом историческим, что эти косные и испорченные люди однако сумели спасти Православие на Руси и отстоять его от всяких посягательств со стороны католичества и протестантства, что духовенство русское, особенно в старину, было светом древнерусского мира, солью русской земли, что духовенство именно не только утвердило Православие на Руси, а, так сказать, вкоренило его в плоть и кровь русского человека, соделало его основным и неотъемлемым свойством русского народа.

Но эта вера народа русского, говорят, есть вера неразумная, темная, есть только слепая привязанность невежественных людей к обрядности. Так могут говорить только люди, чужие для православной русской семьи, люди, примыкающие к ней разве только именно обрядностью одной, а сердцем и духом далече от нее отстоящие. Так говорят только люди, которые за внешней обрядностью русского человека не могут видеть или не способны понять его внутренней теплоты, его живой веры и освящающей человека пламенной любви его к своей святой Церкви. Действительно, простой русский человек многого не постигает в догматике своего исповедания; правда, многого может быть не разумеет он и в обрядности Православия; во всяком случае это — честный, истинный православный христианин, для которого святая вера его, прежде всего, выше всего и дороже всего, это христианин, гораздо более близкий и угодный Богу, нежели кичливое и тщеславное многоучение в пустой и закрытой душе. Пусть простой русский человек не выдержит экзамена из катехизиса, не прочитает даже символа веры, во всяком случае основные истины Православия и существенные руководительные в жизни начала его отлично понятны сердцу русского человека, они в нем живы и действенны, они согреты пламенным чувством его и потому-то обнаруживаются в изумляющих мир неподдельных проявлениях самой искренней набожности. Величие и спасающая сила христианства не в том виде обнаружились, что Господь даровал знание падшему человеку, а в том, что Он сообщил жизнь духу человеческому; поэтому не умом, а целою жаждущею душой и воспринимает человек Его животворную религию. Гордым своими знаниями еллинам вера в Распятого представлялась даже безумием (1 Кор. 1, 23), но, с другой стороны, она обнимала и пленяла души людей и совсем простых, через благодатное прикосновение к ним и непосредственное действие на них сущей в ней Божественной силы, так как христианство есть именно сила Божия на спасение всех верующих (Римл. 1, 16). Эта сила Божия, даруемая христианством, приемлется и усвояется простецами, может быть даже в большей степени, чем людьми высокообразованными, так как они недоступны сомнениям, в них скептицизм не заслоняет источника высшей правды и спасительной истины; религия поэтому и проникает все их духовное существо, составляет единую основу цельного и непоколебимо прочного их миросозерцания, единую опору их жизни и деятельности. Как самое подробнейшее знание христианского учения, скопляемое в уме, не есть еще вера, так что, по слову апостола, «всегда учащиеся» могут «никогда не дойти до познания истины» (2 Тим. 3, 7), так, с другой стороны, истинно верующие, по слову Спасителя, суть «те, которые, услышав слово, хранят его в чистом и добром сердце и плод творят в терпении» (Лук. 8, 15). Глубокое и незыблемое основание веры Православной для простого народа русского коренится в непредубежденных умах, в чистых и отверстых для благодати Божией сердцах, в духовном опыте этих простых людей. Они не изложат исповедаемой ими веры в точно формулированных понятиях, они не отразят нападений на веру свою силою доказательств научных; но они чувствуют истину в вере своей святой, — по слову апостола, они «сердцем веруют в правду» (Рим. 10). Народ русский понял и усвоил сущность Православия не в школе и не в храме только, он глубоко и точно постиг его прежде всего в школе вековых страданий, когда от всех покидаемый, всеми попираемый, на всех работающий, он имел только одного Утешителя — Христа, Им только спасен был от вечной гибели и смертного отчаяния, и к Нему зато привязался всем существом своим, Его воспринял в душу свою на веки. При этом недопонимание русским простым человеком частностей и тонкостей вероисповедных — ничто: это не невежество религиозное, а это только простодушная, младенческая и самим Господом в детских сердцах не отвергнутая простота веры (Мо. 18, 3 — 4).

Говорят, далее, что жизнь Православной церкви, т. е. жизнь общества православно-верующих, слишком несовершенна, что она мало заключает в себе элементов, располагающих и увлекающих, внушающих доверие, что, одним словом, жизнь церкви далека от евангельского идеала. Но ведь уж слишком очевидно, что всею своею тяжестью и правдою обвинение это ложится отнюдь не на самое Православие, а только на нас, недостойно носящих имя Православия и своим поведением унижающих его. А также нельзя не иметь в виду и того, что полного осуществления идеала евангельского в жизни и нельзя решительно и безусловно требовать от человека; все идеальные заповеди евангельские, сводящиеся в один основной идеал жизни христианской — будьте совершенны, как Отец Небесный совершен есть, — столь недостижимо бесконечны и недосягаемо высоки, что человек может только приближаться к ним, только стремиться к ним, и только по мере сил и возможности достигать их. Сам Спаситель, зная немощь природы человеческой, сказал, что только могущий пусть вместит слово Его. Идеал христианский во всей полноте его никогда не может исчерпаться и всецело воплотиться, он вечно останется высочайшим идеалом, который всегда будет предноситься сознанию человеческому, вечно будет призывать человека вперед и вперед, выше и выше. В том великое мировое значение и вековечное благодеяние Православного христианства роду человеческому, что оно неумолчно зовет мир к высшему небесному идеалу, настойчиво и неустанно напоминает о нем рассеянному земными интересами человеку. Как бы ни исказилась и ни измельчала личность человека, как бы ни опошлилась и ни осуетилась жизнь его, Православие все-таки неизменно и всемерно направляет путь человечества к христианскому идеалу; как бы ни кипела, например, вражда человеческая, как бы ни разгоралась злоба людская на земле и сквозь бранные клики, сквозь шум оружия вечно будет раздаваться благодатным диссонансом призыв церкви Православной к миру и к братской любви.

Но Православие, говорят, ничем не обнаруживает свою правоту и истину, оно будто бы никого и ничто не привлекает к себе, не растет и не успевает на земле. — Так может говорить только крайняя близорукость и незнание истинного положения дела. Правда, нельзя не сознаться, что в деле распространения Православия мы, русские люди, обнаруживаем крайнюю беспечность и непростительное бездействие. У нас дело проповеди иноверцам стоит не очень блестяще; нет у нас столь широких миссионерских учреждений, как на западе, и не затрачивается на это дело таких больших материальных средств, как там. Успехи миссионерства, в достаточной степени не организованного, у нас зависят больше от личной инициативы и от частных подвигов отдельных исключительных лиц, каковы были, например, Стефан пермский, Филофей, Иннокентий сибирские и др. И однако, несмотря на усиленную пропаганду католиков и беспечность православных, Православие, уж именно своею внутреннею силою и жизненностью, растет и развивается на земле гораздо более католичества. Как чудодейственно было просвещение Православием всей России, которую, собственно говоря, никто не склонял, не располагал к Православию, но которая сама пошла в сретение его, так и после, и доселе как бы таинственно и незаметно, но верно и неуклонно, из века в век растет церковь Православная. Как в гражданском нашем быту, несмотря на полную и беспрепятственную самобытность, даруемую в России всем иноплеменникам, последние сами собою, добровольно и непринужденно подчиняются русской гражданственности, сливаются с русской народностью; так же точно, несмотря на свободу вероисповеданий, в силу которой у нас рядом с православным храмом свободно помещается и кирка, и синагога, наряду с крестом высится к небу полумесяц, распространение Православия идет безостановочно и положительно успешно. Три века тому назад, например, не было и следов Православия во всей необъятной Азии северной, а теперь православное население уж стало господствующим на берегах Оби и Иртыша, Енисея и Ангары, Лены и Амура, и отдаленнейшей Камчатки. В официальном органе Святейшего Синода «Церковных Ведомостях» за последнее полстолетие подводятся итоги роста Православной церкви. Вот некоторые цифровые данные из этого подсчета, которые внушительнее всяких рассуждений могут говорить уму и сердцу православного, а еще более — предубежденного против Православия человека. В 1840 году православных было 44 миллиона; в двадцать лет после этого, к шестидесятым годам, эта цифра увеличилась на восемь миллионов; в следующие двадцать лет, к 1880 году, увеличилась еще на двадцать миллионов; за следующие десять лет, к 1890 году, увеличилась еще на восемь миллионов, — так что за последнее полстолетие число исповедников Православия возросло почти вдвое. Это ли еще не поразительные успехи Православия на земле! И после этого можно говорить о безжизненности, о застое Православной церкви!

А ведь это-то и есть самый главный упрек Православию, самое, как думают на западе, злое и смертоносное обвинение против него: там упорно всеми и всюду повторяется мнение, что русская Православная церковь есть и всегда остается замкнутою в себе, недеятельною, безжизненною, что с самого начала она остановилась у нас на точке замерзания, что в ней иссякла всякая деятельность и энергия, совсем застыла жизнь.— Возможно, что жизнь церкви Православной не бьет так в глаза и не блистает такими яркими красками, как, например, жизнь церкви западной: там более и шума и блеска; но этой внешностью там прикрывается несомненное оскудение внутренней жизни, и сами католики не могут не признаться, что христианство в жизни западной Европы не по дням, а по часам уходит от людей и все больше и больше отступает в область преданий. Между тем знамя веры Православной на Руси святой, благодарение Богу, и теперь стоит высоко. Все жизненные силы церкви нашей и теперь, как было всегда доселе, пребывают в постоянном напряжении и полном действии. При всех и самых неблагоприятных вследствие растлевающего влияния запада условиях русской современности, церковь Православная продолжает свою благодатную деятельность, поддерживает в сердцах исповедников своих искру веры в Бога и вносит в жизнь их оплодотворяющие начала гуманности и духовной чистоты. Правда, не всегда бросается в глаза эта деятельность и это влияние церкви, но это потому только, что Православие менее всего трудится напоказ. Как природа и зимою не умирает, а лишь подготовляется к новой жизни, так и церковь Православная может иногда, с некоторых точек зрения и на поверхностный взгляд, казаться как бы замолкающею; но это — вовсе не смерть, не упадок, не ослабление ее животворной силы, а разве только новый фазис бытия, разве только более тонкая, незримая форма той же вечной и, по слову Спасителя, до скончания века не имеющей прерваться жизни.