И шаги, негромкие, ко мне приближающиеся.

— Не смею, отец-настоятель.

А интересный язык — с русским, так ничего общего. Наверное. Я и родную речь не помню, оказывается — так только, общее звучание припоминается. Ну, кому-то я это все попомню, когда помру в следующий раз!

— Сядьте, — голос немолодой совсем, вроде бы и спокойный, но есть в нем скрытная властность. — Не хватало еще, чтобы и вы заболели от утомления. Как… брат Прашнартра?

Это у меня имя теперь такое? Язык сломать можно — ну удружили так удружили!

Однако, перед тем как его произнести, этот «отец-настоятель» запнулся на долю мгновения. С чего бы, интересно?

Ах да, имя при вступлении в сан меняют на «священное» — это обещанные воспоминания тела-реципиента, похоже, проявляются.

Или дело не только в этом?

— Жар спал, он перестал метаться и бредить. После полуночи дыхание его стало слабым, едва заметным и я осмелился влить в него еще порцию снадобья, поскольку мне показалось, что он отходит. — А у Шаптура голос помоложе. Взрослый вполне, но сильный, нет в нем тех надтреснутых ноток, что у изрядно пожилых людей. — К утру кризис миновал, и он теперь просто спит, мне кажется. Иногда я, с губки, даю ему попить…

— Отчего вы не послали за мной, брат, когда ему стало совсем худо?

— Ах, отец Тхритрава, но что бы это изменило? Я молился за него…

— И мы могли бы молиться о его исцелении вместе, — в голосе настоятеля прорезались нотки сурового недовольства.

— Но… ведь и вы, и вся братия неустанно о том молитесь и так!

Вот интересно, и откуда во мне такой скепсис к последним словам брата Шаптура? Ой, не иначе все те же обещанные воспоминания…

А что, может бывший хозяин моего тела был такой гад, что единственной молитвы, которой он достоин, является «Чтоб ты, гнида, сдох»? Интересно, и много мой предшественник врагов нажил?

— Это верно, — голос настоятеля смягчился. — И все же, в такой час, когда жизнь нашего брата висела на волоске, каждый глас, взывающий к Святому Солнцу был бы небесполезен. Я не виню вас, брат Шаптур, вам, как бывшему мирскому лекарю это непривычно, должно быть…

— Я, верно, еще не проникся должной благодати, отец Тхритрава.

— Пустое. Вы слишком недавно у нас в обители, вам наши порядки внове, но я буду последним, кто обвинит вас в небрежении своим священным долгом, — голос настоятеля был полон меда и патоки. — Нынче пойдите отдыхать. Скоро брат Асмара придет вас сменить, а покуда его нет, при брате Прашнартре побуду я, помолюсь о его скорейшем выздоровлении. Идите, не спорьте. Я тут, все же, пока настоятель.

Интересно, меня сейчас подушкой придушить не попытаются? Если так, то Тхритраву будет ждать пренеприятный сюрприз — мне обещали еще немножко пожить, причем, полагаю, не несколько минут подразумевалось, так что буду драться.

Хотя, сам-то настоятель мараться будет вряд ли…

Хм, а с чего бы это такая паранойя? Явно, не моя собственная, а благоприобретенная — за свой поганый язык в торец, бывало, получал, но вот чтобы всерьез кто-то на мое здоровье покушался, такого не было. Ну, ангелы небесные, или кто вы там, что за типа вы мне в качестве реципиента подсунули-то?

Блин, пить охота, а тут этот пастырь душ человеческих ошивается, чтоб его. Вот не доверяю я ему отчего-то, хотя и не видел еще ни разу, не буду при нем «в себя приходить».

Вновь скрипнула дверь.

— Отец-настоятель? — басовито произнес вновь вошедший.

— Оставь, Асмара, мы одни, — отозвался Тхритрава. — Шаптура я отпустил, пусть отдохнет. Этот лекарь хорошо поработал. Он идет на поправку.

— Велика важность… — тяжелые шаги у этого брата Асмары, не иначе весит как чугунный мост. — Когда он год назад расшибся, ты так не переживал.

— Год назад был жив царевич Тыкави, — сварливо огрызнулся настоятель.

— У него же остались двое сыновей.

— Двое малолетних сыновей, — прошипел Тхритрава, затем помолчал немного, и спокойно, как-то нудно уже, добавил: — Я получил вести из столицы. Каген серьезно болен.

— Оправится? — деловито поинтересовался Асмара.

— Все в воле Святого Солнца, конечно, но я бы не рассчитывал на выздоровление царя.

— И чего теперь ожидать? — озадаченно пробормотал собеседник настоятеля.

— Кто знает? — задумчиво протянул Тхритрава. — Дочерей своих он всех выдал за кордон, других сыновей у него нет, но и Шехамскую Гадюку в качестве регентши при малолетнем внуке Кагена совет князей потерпит вряд ли. Сами они промеж собой тоже никогда не договорятся, а вот тут те, кто поумнее, могут припомнить о том, что у царя есть еще и брат, который по всем законам имеет преимущественное перед его внуками право на престол. Но если к тому моменту как это придет в головы примаса и владетельных царевич Лисапет умрет, то нам с тобой, брат-кастелян, не поздоровится.