— А я как раз очень сомневаюсь в этом, сэр, — ровно произнес Филипп. — Кулаки у него непроизвольно сжались, и, чтобы успокоиться, он прижал ладони к бедрам. — В таких делах безупречный вкус милорда Глостера всем нам мог бы послужить примером.

Это было рискованное заявление, но Филипп был слишком зол, чтобы заниматься расчетами, к тому же Томас Грей, как никто другой, знал, по какой лестнице они с братом добрались до своего нынешнего положения. Если бы не его мать, которую Эдуард Йорк, повинуясь чистой прихоти, извлек из совершенной безвестности и вознес на самый верх, им так и пришлось бы влачить жалкое существование до конца своих дней. Искорка, вспыхнувшая внезапно в круглых глазах Вудвила, принесла Филиппу чувство некоторого удовлетворения, и, слегка поклонившись, он отошел.

Пробило полночь, когда Ричард, миновав внешнюю анфиладу комнат в своих дворцовых апартаментах и отпустив единственного сопровождавшего его слугу, вошел в спальню. Матрас его пажа лежал где и обычно, у изголовья кровати, но самого пажа не было. Закрыв за собой дверь, Ричард подошел к кровати и спросил с ухмылкой:

— Как это понять, Филипп, сегодня вы меня охраняете? А куда, черт побери, делся мой паж?

— Я с ним поменялся сегодня и думаю, что не прогадал. — Филипп зевнул и поднялся со своего ложа. — Что-то мне не нравится ваша охрана в Вестминстере, милорд.

Ричард бросил на него быстрый проницательный взгляд, который Филипп, опустившийся на колени, чтобы расшнуровать герцогу сапоги, не уловил.

— В заповедник захотелось, Филипп?

На сей раз он увидел насмешливо искривленные губы герцога и смущенно улыбнулся.

— Это уж как скажете, милорд. Только в Уэльсе все было иначе.

— Да, я только что столкнулся с Томом Греем, он мне сказал, что вы разговаривали.

Герцог поднял брови, из чего следовало, что он ждет подробностей. Но Филипп опустил глаза и сделал вид, будто ничего не заметил. Он закончил манипуляции со шнурками и поправил подсвечник у изголовья кровати. Укладываясь поудобнее, Ричард заметил:

— Да, между прочим, король говорил мне, что забирает Фрэнсиса из Миддлхэма. Ко двору он будет представлен позже, когда мы уладим все дела с Уорвиком и его друзьями, а пока отправится к жене — она, насколько я понимаю, в Глостершире {54} .

— Да, у Тэлботов. Леди Тэлбот приходится теткой Анне. А сам Тэлбот, разумеется, состоит в родстве с Шрусбери. Бедняга Фрэнсис, — тяжело вздохнул Филипп. Ричард ухмыльнулся.

— Да, мне тоже показалось при последней встрече, что домашние дела восторга у него не вызывают. А в чем дело-то? Что, с девушкой что-нибудь не так?

— Они виделись всего один раз, и не думаю, что Фрэнсис успел составить о ней хоть какое-то мнение. Нет, тут все дело в ее семье — сплошные Невилы и Ланкастеры. Я Анну однажды видел, еще до возвращения из Миддлхэма. Вполне симпатичная девушка, но Фрэнсису до этого нет никакого дела, будь она хоть ведьмой с бородавками с головы до пят — ему все одно.

Ричард нахмурился и задумчиво покусал ноготь.

— Жаль. Но мы, увы, не можем рисковать лояльностью Фитцхью и Тэлботов, так что если одобрение королем этого брака удержит родичей Анны на месте, когда Уорвик достигнет наших берегов, Фрэнсису придется выдержать это испытание. В прошлом году девочке исполнилось тринадцать. Наверное, с тех самых пор, как Уорвик сбежал, Фитцхью опасается, что брак может быть расторгнут. Но даже если пойти на это, не думаю, что появление господина Фрэнсиса при дворе пойдет на пользу — разве что он усвоил уроки дипломатии с тех пор, как мы не виделись.

Герцог улыбнулся воспоминаниям, да и Филипп не удержался от смешка.

— Боюсь, что в этом наш Фрэнсис не преуспел. Доброй ночи, милорд.

Вокруг маленького круга, очерченного колеблющимся пламенем свечи, сгустилась тьма; красные угли в камине постепенно выгорели и превратились в золу. Из окон, выходивших на восток, доносились голоса лоцманов, проводивших свои суденышки между Лондоном и Вестминстером. Река неслышно несла свои воды, огибая берега с многоярусными садами, огромными замками, лабиринтами доков и складов, за которыми в удобных деревянных домах жили преуспевающие лондонские торговцы.

Король Эдуард мирно почивал у себя в Вестминстерском дворце, и даже объединенные усилия Маргариты Анжуйской и Ричарда Невила по прозвищу Дикон Создатель Королей ни в коей мере не нарушали его покоя. Утро принесло новые вести от беспокойного графа Нортумберленда. Эдуард спешно собрал на совет своих военачальников. Чрезвычайно обозленный упорным молчанием маркиза Монтегю, он решил отправиться с небольшим отрядом на север, дабы укрепить дух и решимость лорда Перси. Поскольку выступать предполагалось только через две недели, Филипп решил провести это время в Оксфордшире, и по прошествии нескольких дней солнечный полдень застал его вместе с оруженосцем и слугой на лесной дороге, убегающей от Темзы в сторону Уиллоуфорда. Дорога была густо покрыта листьями, скрадывающими стук конских копыт, путь затрудняли заросли орешника и шипы розовых кустарников. В воздухе пряно пахло тимьяном. Переехав брод и поднявшись по длинному пологому склону, Филипп непроизвольно бросил взгляд на вершину холма. Там никого не было, да и не могло быть — мать писала ему, что Маргарэт Деверю давно уехала из Уиллоуфорда. Но сама эта пустота была упреком ему в том, что уже много месяцев он ни разу не вспомнил об этой девочке. Филипп подумал о человеке, которому ее отдали. Выгодный брак, писала мать, выгодный, и больше ничего.

Едва Филипп въехал во двор, как поднялся крик, началась суматоха. Прибежал мальчишка из конюшни, в открытом окне прямо над ним появилась коротко стриженная голова секретаря госпожи Алисы, высматривавшего, кто это приехал. Пока Филипп слезал с лошади, появилась и сама хозяйка. Филипп опустился на колени, поцеловал ей руку. Помня о своем поспешном отъезде в Дорсет прошлым летом, он приготовился к язвительным, очень острым от долгой выдержки нападкам, но мать только пристально посмотрела на него и сказала: