Как только закончилось отпевание, в дальнем конце галереи, где тень была особенно густой, что-то неожиданно сверкнуло. Полускрытый в сводчатом проходе, Ричард прислонился к колонне, сложив на груди руки, и луч солнца на секунду ярко преломился в кольцах его большой цепи. Глубоко погруженный в свои мысли, он не слышал, что, помимо надгробной молитвы, здесь звучали и другие слова, а потому не заметил и того, что они стихли. Ричард стоял неподвижно и не отрывал взгляда от часовни. При пламени свечей изразцовая мозаика пола казалась почти такой же красочной, как и роскошные гобелены, украшавшие стены галереи. Ничто не изменилось с тех пор, как он провел здесь ритуальную ночь в ожидании посвящения в рыцари. Все та же позолоченная скамья — здесь возносят молитву монархи; все те же яркие многоцветные витражи, от которых ему так трудно было отвести взгляд, когда, стоя на коленях и сохраняя торжественный вид, он повторял про себя ночью рыцарскую клятву:

— Ты будешь превыше всего чтить Бога. Ты будешь крепок в вере в Христа. Ты будешь любить короля, своего сюзерена {89} …

Все это было ровно полжизни назад. Эдуард только несколько месяцев как короновался. Имя Уорвика гремело по всей Европе, он считался мечом и щитом Йорков. А Генри Ланкастер влачил где-то на севере жалкое существование изгнанника — невинный символ проигранного дела, ущербная луна, отраженный свет ослепительного солнца Йорков.

Все опустело, пение замерло вдали. Лишь зеленый огонек изумруда упрямо горел на руке лорда-констебля. Какими туманными тропами, через какие чащи сомнений и колебаний прошел он свой путь?

— Милорд… — откуда-то сзади неслышно подошел оруженосец.

— Да, в чем дело?

— Посыльный из Вестминстера. Говорит, что очень срочно.

— Иду.

Он повернулся, и на плечо ему упал яркий свет свечи — на алом бархатном рукаве четко обозначился вышитый золотом девиз: «Zoyanti me lie». Герцог поспешно вышел из галереи.

Поздно вечером при свете факелов тело Генри Ланкастера пронесли через весь Лондон в собор Святого Павла {90} . Его положили в королевскую усыпальницу, вокруг гроба горели свечи, в собор нескончаемым потоком текли люди. Они входили, смотрели, выходили и тихо перешептывались.

Король Эдуард допоздна пировал в Вестминстере, но брата его на том пиру не было. Один из верных Ланкастерам офицеров, по имени Фоконберг, задержанный при попытке артиллерийского обстрела города, бежал в Сэндвич, где его ждал корабль, и уже к ночи герцог Глостер, спешно собрав отряд лучников, бросился в погоню.

В комнате воцарилась тяжелая тишина, которая обычно сопровождает чувство полного разочарования. Гробовое молчание присутствующих последовало как безмолвный протест против не произнесенного вслух приказа. Окна не были зашторены, и в комнате словно отражалась бездонная голубизна неба. Здесь были двое — тот, что помоложе, выглянул в окно, повернувшись в профиль к собеседнику, лениво развалившемуся в кресле у стола.

— Стало быть, ты сделал все, что мог? — Эдуард вздохнул и посмотрел на брата. Тот плотно сжал губы.

— Да. Но ты же знаешь Джорджа. С ним всегда непросто, а герцогиня Уорвик была богатой женщиной. По своей воле он от Анны Невил не откажется. — Вновь возникло непроизнесенное требование, и вновь оно упало в пустоту.

— А как насчет девушки? Ты ее видел?

— Кого, Нэн? Да, даже дважды. Хотя это было и нелегко. Джордж окружил ее своими клевретами, так что наедине никак невозможно было поговорить. Но я знаю, что обращается он с ней не лучшим образом.

— Не трудно догадаться, — коротко заметил Эдуард. — Помимо всего прочего, ему, надо полагать, не терпится получить свою лондонскую долю, а тут еще ты под ногами болтаешься. Представляю себе, каково ему было, когда ты так быстро вернулся из Сэндвича. Рискну заметить, Кларенс желал Фоконбергу большей удачи. — Король язвительно усмехнулся. — А ведь как славно все могло получиться! Ты хорошо поработал, Дикон.

Ричард пожал плечами.

— Я еще и не добрался до него, а он уже был готов поднять лапки кверху. Будем надеяться, что и шотландцы окажутся такими же покладистыми.

— А-а, Джейми Стюарт совершенно безвреден, — беззаботно сказал Эдуард. — Есть там, правда, любители помутить воду, эта публика в основном на границе живет, но стоит тебе вытеснить их на тот берег Твида {91} , как юный Джеймс будет только рад — ему же спокойнее. — Король сдвинул брови и добавил: — Ты что, действительно берешь с собой Фоконберга?

— А что, он хороший вояка, — откликнулся Ричард. — И к тому же ему не терпится выказать свою признательность за то, что в Сэндвиче ему сохранили шкуру. Я буду присматривать за ним. — Ричард снова высунулся в окно и поглядел на белые бурунчики, вскипавшие у опор Лондонского моста. За ним виднелись четкие контуры башен Тауэра, врезавшихся в небо. — Да, с твоего разрешения, я хотел бы взять с собой и Фрэнсиса Ловела. Я прослежу за тем, чтобы его обязанности не выходили за рамки обычной работы оруженосца. — Ричард тонко улыбнулся, а король только головой покачал.

— Завидую твоему оптимизму. Разумеется, если хочешь, бери Фрэнсиса, в твои опекунские дела я вмешиваться не собираюсь. Вообще-то ты вроде в Ловелах недостатка не испытываешь. У тебя что, какие-то особенные связи с этой семьей?

Эдуард раздавил орех, треск лопнувшей скорлупы как-то особенно резко прозвучал во внезапно наступившей тишине. Помедлив секунду, Ричард подошел к столу и налил себе немного красного вина.

— Ты имеешь в виду Филиппа Ловела? Его со мной не будет. Он был тяжело ранен в Барнете, ему и уздечку еще в руках держать трудно. Полагаю, он сейчас дома, в Оксфордшире. — Ричард отхлебнул немного вина и, поморщившись, отставил стакан. — Не понимаю, как ты можешь пить эту гадость — уж лучше мед ложками глотать. Нед… — Ричард посмотрел брату прямо в глаза. — Перед отъездом в Шотландию я хотел бы еще раз переговорить с Кларенсом. Могу я сказать ему, что Анну ты обещал мне? — Эдуард промолчал, барабаня пальцами по столу, и Ричард настойчиво повторил: — Могу? — И, едва сдерживаясь, добавил: — Разве я хоть когда-нибудь обращался к тебе с просьбами?