— Правда ли, что ваши корабли перевозят рабов из Африки в Вест-Индию?

Когда он резко кивнул, Сара нерешительно продолжила:

— Правда ли также и то, что этих рабов хватают силой в их собственной стране, отрывают от дома и сгоняют, словно животных, к побережью?

— Совершеннейшая правда. Подозреваю лишь, что тебе не сообщили, что по большей части их хватают свои же. Несколько бусин, предмет одежды — стоит предложить это африканскому вождю, и он устроит облаву в соседней деревне или начнет войну между племенами и приведет нам своих пленных.

— Вы думаете, это правильно?

— Я не вижу в этом ничего дурного. Если они готовы предать собственную кровь, почему мы не можем извлекать из этого выгоду?

— Но они берут не только мужчин. Они хватают женщин и детей, связывают их вместе и бьют кнутами из носорожьей шкуры.

Сара отчаянно надеялась, что его гнев вспыхнет снова, что на этот раз он станет все опровергать. Но отец отвечал ей без малейших признаков колебаний и без намека на стыд:

— Конечно, они это делают. Дикарей нужно заставлять двигаться.

— ПапА, как вы можете такое говорить? И это при том, что вы никого из слуг никогда и пальцем не тронули?

Сэр Уильям потянулся к бутылке с портвейном, налил себе очередной стаканчик и принялся прихлебывать вино.

— Здесь не может быть никакого сравнения. Наши слуги — белые; в них присутствует определенная доля разума. Если ты обращаешься с ними справедливо, они по большей части отвечают тебе верностью и доброй службой. Рабы же — это черное отребье, немногим лучше животных. И, как животных, их приходится подталкивать, силой заставлять что-то делать, поскольку слов они не понимают.

— Нет! Нет! — Сара видела слугу-негра, стоявшего в дверях на постоялом дворе, и слышала тихий голос Деборы, которая просила его отнести в ее спальню драгоценную коробку, добавляя: «Будьте так любезны, Джозеф». Она была в лесу с могучим негром, стоявшим перед ней на коленях, благословлявшим ее; железный воротник у него на шее, кровоточащие раны на спине. Она чувствовала себя так, словно это ее заставляют что-то делать против ее воли.

— Эти… эти создания, которых вы считаете за скот, их везут через Атлантику в трюмах кораблей, скованных вместе, и места так мало, что им негде лечь?

— Чтобы сделать плавание прибыльным, капитанам приходится брать на борт столько рабов, сколько может безопасно везти корабль. Их держат внизу только по ночам и в плохую погоду. Когда погода хорошая, на палубе корабля очень приятно. Их достаточно хорошо кормят. В конце концов, раб, который не пригоден для работы по окончании плавания, — прямой убыток для купца, который его перевозил. — Он пожал широкими плечами. — Естественно, не все они выживают; в каждой партии есть слабаки.

— И они для вас не больше, чем товар?

— Совершенно верно. Каждый работорговец так на них смотрит. Послушай меня. — Сэр Уильям наклонился вперед, тыча в воздух толстым пальцем. — Они плоть и кровь плантаций, основа экономики Вест-Индии и нашей тоже. Без труда рабов мы не имели бы ни рома, ни сахара, ни табака, ни кофе, ни хлопка. И тогда огромное количество людей лишилось бы работы, корабли и моряков можно было бы отправить на свалку…

«Ваш отец расскажет вам, что это необходимо для Вест-Индии, для самой Англии». Это Криспин. И она ему не поверила, не позволила себе поверить ему.

— И еще одно, — безжалостно продолжал сэр Уильям. — Запомни это, Сара, прежде чем ты окажешься так глупа, чтобы начать размахивать своим флагом в защиту аболиционизма, как эта самонадеянная девица Трехерн. Торренсы были работорговцами на протяжении трех поколений, хотя я лично занимаюсь этим промыслом только четырнадцать лет. Каждый кирпич дома, каждый предмет мебели, экипажи, лошади, слуги, пища, которую ты ешь, твои наряды, украшения — за все это заплачено деньгами, полученными от покупки и продажи рабов. Я был достаточно долго терпелив с тобой. Я больше не желаю слышать от тебя ни единого слова на эту тему. Ты поняла?

— Да, папА. — Сара поднялась и, низко опустив голову, сделала реверанс, чтобы не встречаться с отцом глазами, и вышла из комнаты.

Все ее протесты были тщетны, ее идеалы были сокрушены. Отец исповедался ей в таких вещах, в которых она не позволяла себе даже подозревать его. А для него это была констатация фактов, фактов, которые скрывали за собой еще больше зла и жестокости, чем, по ее представлениям, могло существовать во всем подлунном мире.

Сара медленно поднималась по лестнице к себе в спальню. Там была Берта, убиравшая вещи. Она быстро повернулась к Саре: