— Но я рождён им, миз Корелли. Быть рабом Госпожи требует моя природа и судьба. Если я не нужен вам, продайте меня той, кому я окажусь интересен.

«Спокойно, — сказала себе Виолетта, — спокойно. Не надо на него кричать, это не поможет. Он искалечен чудовищными условиями жизни, а потому просто не поймёт, о чём я говорю».

— Эрик, — произнесла она негромкого, но очень твёрдо, — в чём заключается ваша природа и судьба можно будет знать только после того, как вы увидите настоящую жизнь. Поэтому пока просто делайте то, что я говорю, если вам так легче. А сейчас мы поужинаем, чтобы после заняться только своими делами.

— Вы приказываете мне не покидать отведённую мне комнату? — уточнил Эрик.

Виолетта опять заговорила мягко и успокаивающе:

— Вы свободный человек и мой сосед. Я понимаю, вам трудно понять, что значит быть соседями, но этому легко научиться. Не бойтесь, всё получится.

— Миз Корелли, я знаю, что такое соарендаторы и соседи. Если вам угоден этот формат отношений, я буду его соблюдать. Честь имею! — Эрик по-военному кивнул и ушёл.

Виолетта озадачено похлопала глазами.

«Я, кажется, обидела его. Но чем? Наверное, это влияние стокгольмского синдрома. Надо как можно скорее оформить Эрику беженство и отправить в реабилитационный центр. С ним должны работать психологи».

Она вымыла руки и села за стол. Есть в одиночку приготовленные для неё вкусности было неловко, но беспокоить Эрика Виолетта не решилась. «Это можно посчитать частью арендной платы, — успокаивала она себя. — И он больше так делать не будет. Однако с переселением на нейтральный остров надо поспешить. Хотя бы только Эрика туда отправить. Но ведь он в одиночку не выживет, у него нет навыков самостоятельности!»

Виолетта схватилась за планшет и начала искать убежище для жертв семейного насилия. Цивильня хотя и не аналогична нормальному миру, но близка к нему. Поэтому там могли быть как убежища, так и система правовой защиты от жестокости в доме.

Убежища действительно были в каждом районе любого города, как и уголовная ответственность за все формы насилия.

Виолетта набрала номер ближайшего приюта, стала договариваться о том, чтобы привезти Эрика.

У тупорылой континентальной курицы не хватило мозгов даже на то, чтобы отключить коммуникатор, который связывал комнату раба с остальными комнатами квартиры. Выключатель срабатывал только на голос или отпечатки пальцев Госпожи, а у раба имелся лишь динамик на потолке. Предназначалась такая связь для того, чтобы Хозяйки без лишних усилий в любую секунду могли вызвать своих слуг. Но если надо было поговорить о чём-то, для слуха раба не предназначенного, связь отключали.

Виолетта о коммуникаторе не знать не могла, арендодатель обязан научить жильцов им пользоваться. Континенталка просто пропустила всё мимо ушей.

До сих пор цивилы не вызывали у Эрика неприятия или раздражения. Люди как люди, не хуже и не лучше девиантов. Цивилов не привлекали нравы и обычаи основных островов, но они на Основнуху и не лезли, будучи довольными тем, что даёт нейтральная территория. А сами девианты, появляясь в Цивильне, держались общепринятых правил, свою природу не скрывая, но и не бравируя ею, не выставляя напоказ. И те, и другие с пониманием относились к особенностям друг друга.

Однако Виолетта оказалась исключением. Она ничего не хотела понимать.

И она оскорбила Эрика. Он любил унижения — а кто из Нижних, иначе говоря, подчиняющихся девиантов, мазохистов и сабмиссивов, их не любит? — но слова Виолетты были именно оскорблением. Ни одна Госпожа, да что там Госпожа, никто из здравомыслящих цивилов не пренебрёг бы досье оказавшегося в их распоряжении человека, будь это хоть раб, хоть наёмный работник. А Виолетта априори сочла его безмозглой никчёмной подстилкой.

До сих пор Эрика не оскорблял никто. Конечно, у детей и студентов случались ссоры, и тогда они обзывали и дразнили друг друга, но не оскорбляли. О нянюшках в воспитательных домах, учителях в детсаду и школе, наставниках в Академии и Госпожах, у которых Эрик проходил практику, и говорить нечего — все считали его достойным и уважаемым человеком, интересовались его достижениями, ценили и поощряли даже самые небольшие из них.

И только Виолетта оскорбила, назвала, пусть и не напрямую, пустым местом и обузой.

Поначалу Эрик надеялся разбудить в ней Госпожу. Виолетта была настоящей красавицей, и потому стоила таких трудов. Ножки у неё даже соблазнительнее, чем у Госпожи Ингрид. Особенно сегодня, с этим оттенком серебристого лака на ногтях, который подчёркивал изящество ступней и сладких пальчиков, целовать и облизывать которые захотел бы даже цивил. А для раба, который вот уже восемнадцать суток не получал сессию, созерцание таких прелестей стало настоящей пыткой.

Но ничего не получилось. Доминантного у Виолетты не было ни капли. И всё бы ничего, окажись у неё хотя бы один грамм мозга. Тогда можно было бы договориться, чтобы она продала его или подарила какой-нибудь Госпоже.