Я почувствовал внутри себя какой-то странный холод, руки вдруг задрожали. Ладно, разберёмся потом… О, Боже, сколько же я всего важного оставляю на «потом»! Будет ли это самое «потом»? Вопросы, вопросы… Бесконечные вопросы. Ответов жажду я на них, — ответов!

— Сударыня, не растрачивайте на моего Пса своё драгоценное внимание, не опасайтесь его. Собака есть собака. Ну что вы от него хотите? — лениво и вальяжно произнёс я.

После этих довольно безобидных слов глаза девушки вдруг в ужасе округлились, она задрожала, опустила голову, жалобно прошептала:

— Мой господин, не говорите ничего более, не вызывайте гнев Божий, я не должна слышать от Вас эти кощунственные слова!

Я был несколько озадачен такой неожиданной реакцией, но, тем не менее, весело и бережно обнял ГРАФИНЮ за талию и решительно повёл её ко входу в дом.

— Успокойтесь, моя дорогая, рядом со мною вам ничего и никто не угрожает, давайте позавтракаем, побеседуем, у меня к вам масса вопросов, — ласково произнёс я. — Хорошо?

— Да, Сир, хорошо…

Мы, не торопясь, вошли в дом. Зачем-то и я, и девушка стали исполнять какой-то непонятный, видимо выработанный десятилетиями, а может быть и столетиями, но абсолютно ненужный сейчас ритуал. По-моему, ненужный. А может быть он нужен везде и всегда? Кто его знает… Может быть, именно на ритуалах держится этот мир?

Левая рука ГРАФИНИ покоилась в моей правой руке, другая её рука изящно придерживала подол платья. Моя левая рука так и просилась опуститься на рукоять гипотетического меча, но, не найдя его, инстинктивно ушла за спину, застыла на уровне поясницы.

Двигались мы оба плавно, размеренно, словно исполняли какой-то танец, положенный и необходимый в данный момент. Я чувствовал себя несколько глупо, но, тем не менее, невольно и чисто инстинктивно продолжал принимать участие в этой древней, вроде бы сейчас необычной для меня, но, в общем-то, почему-то вполне знакомой и обыденной церемонии. Почему эта церемония для меня обыденна и вполне знакома? Да, потому что я Король Третьего Острова! Всё, баста!!!

За нами на некотором удалении, важно и не торопясь, шествовал ЗВЕРЬ. Шерсть его сверкала и искрилась, голова и хвост были гордо подняты вверх. Пёс искоса, задумчиво, почему-то подозрительно и пронзительно периодически посматривал на небо. Я последовал его примеру, поднял голову, ничего интересного вверху не увидел и переключил своё внимание на девушку. Ах, как однако, хороша! Ах, как свежа, юна и желанна! Эх! Где же моя мантия и корона, где свита, где рыцари в сияющих доспехах, где фанфары, флаги и стяги, где восторженный, ликующий, верный и преданный народ!? Да, мне явно не хватает моего Королевства, если оно, конечно, на самом деле существует, и я действительно являюсь его Королём.

Перед тем, как зайти в дом, я подошёл к ПОСОХУ, сиротливо стоявшему у стены, коснулся его рукой. Он был тяжёл, холоден и отстранён от меня, если можно так сказать о неодушевлённом предмете. Хоть он в данный момент и находился в каком-то нейтральном и безразличном состоянии, но я явственно почувствовал скрытые в нём мощь и силу, таившиеся где-то глубоко внутри него. До поры, до времени… До поры, до времени… Что же, всё в этом мире познаётся и раскрывается постепенно.

Мы с ГРАФИНЕЙ зашли в большую комнату, и я онемел от удивления. Тот самый стол, опрокинутый ранее Псом, и эффектно поднятый мною, был накрыт белоснежной скатертью и богато, со вкусом сервирован. На нём стояли три тарелки голубого цвета, просвечивающиеся на солнце, рядом с которыми лежали серебряные вилки, ножи и плотные синие салфетки. Кроме этого на столе находились три бокала из тонкого стекла, переливающегося всеми цветами радуги, и бутылка красного вина под сургучом. Я увидел блюдо с запечённой жирной тушкой неведомой мне птицы, несколько тарелок с салатами, нарезку овощей на одном блюде, а также разнообразные фрукты на другом.

— Извините меня, Сир, за скудность стола, но такие нынче времена, Вы же понимаете. Позвольте разделить с Вами сию скромную трапезу, — девушка склонилась передо мною в глубоком поклоне, приоткрыв всего на одно мгновение и без того глубокий вырез на платье.

Я с огромным трудом отвёл взгляд от её прекрасной, полной и упругой груди и небрежно произнёс:

— Конечно, конечно, дорогая, я всё понимаю, не беспокойтесь. Но вы знаете, нам бы такую, так сказать, скудность на долгие и долгие времена! Само собой, всё познается в сравнении. Меняются обстоятельства, меняется наша оценка их. То, что сегодня является скудностью, завтра может оказаться неслыханными богатством и роскошью, и наоборот. В любом случае следует, конечно, стремиться к тому, чтобы было лучше, а не хуже. Ничего, мы ещё порадуемся жизни! Всё вернется на круги своя, как это было тысячу лет до нас, и будет после нас! — с важным видом и на одном дыхании выдал я набор очередных банальностей.

Реакция ГРАФИНИ была для меня неожиданной. Она дрожащим голосом произнесла:

— Увы, Сир, наступили тяжёлые времена. Скорее всего, всё хорошее будет нескоро и, возможно, уже после меня, но, конечно же, отнюдь не после Вас. Вы же понимаете… Вечность — удел Посланников Небес…

Я, ничего не понимая, озадаченный и растерянный кивнул в ответ, посмотрел на ЗВЕРЯ. Он взглянул на меня. Его янтарные глаза сузились, превратились в холод, разбавленный весенним мёдом, и этот ответный взгляд вдруг оказался неожиданно мудрым, ироничным, внимательным, мягким и одновременно дерзким. Всё это длилось несколько мгновений, но потом глаза Пса снова изменились, округлились, стали жёлтыми и совершенно невыразительными и обычными, а я почему-то почувствовал себя обманутым и не понимающим чего-то важного, чрезвычайно жизненно важного, и на мгновенье растерялся, расстроился, помрачнел и, очевидно, выглядел довольно глупо.

Видимо, эти чувства так ясно и зримо проступили на моём челе, что ГРАФИНЯ осторожно, легко и чувственно коснулась тонкой прохладной рукой моей щеки и произнесла:

— Ваше Величество, пора к столу. Цесарка остывает…

Я растворился в этом мимолётном прикосновении, стал его продолжением, вдохнул тонкий, неповторимый и иллюзорный аромат кожи девушки, который, как лёгкой дымкой, был завуалирован нежным запахом духов. Что есть женщина в нашей жизни? Всё…

— Да, да, присядем, Миледи…