«Днепрострой» вышел из Владивостока на рассвете. Когда обрывистые и скалистые берега слились в ровную коричневую полосу, пароход круто повернул на север и лёг курсом па Татарский пролив.

Наверху раздраили люки, в трюм хлынул чистый воздух, вытеснив смрад и табачный дым, скопившийся во время стоянки.

Где-то внизу постукивал гребной вал. Тихо плескались волны у железных бортов судна. В конце трюма струнный оркестр разучивал новую пьесу. За длинным, сколоченным наспех столом заключённые писали письма. Напротив Прохорова группа мужчин, собравшись в кружок, с раздирающей душу тоской напевала печальную мелодию.

Прохоров лежал на спине и невидящими глазами смотрел в потолок, повторяя: «Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело».

Грустный поток звуков уносил в далёкие, родные места, и он, сжимая веки, кусал губы.

Тыличенко отвернулся к стене. Исаак свесил ноги и нетерпеливо ёрзая, посматривал на товарищей. Наконец не выдержал:

— Вася! Ты брось считать заклёпки. А ты, Прохоров, чего смотришь на потолок? А ну, вставайте! Вот тут кое-что осталось, так пока не уволокли жулики или крысы, надо это съесть.

Он нарезал тоненькими ломтиками маленький кусок колбасы и приготовил два бутерброда.

— А соби? — поднял на него глаза Тыличенко.

— Ладно, ладно, ешь! — прикрикнул Исаак, — И потом разве ты не знаешь, что у меня болят зубы. — И он, сморщив лицо, схватился за щеку.

На другой стороне нар Прохоров увидел старичка, с которым столкнулся в тюрьме. Сейчас, окружённый группой людей, он снова читал евангелие и подолгу что-то разъяснял. Прохоров поразился, с каким вниманием и сочувствием слушали его окружающие. Из доносившихся фраз он уловил, что тот рассказывал о пришествии антихриста.

— И придёт он, как тать, ночью. И будет число его шестьсот шестьдесят шесть, — прочитал он таинственно-интригующим голосом.

— Эй ты, штундарь! — свесил голову с нар пожилой мужчина. — Хочешь читай, хочешь пой, а контру тут не разводи. Не то тряхну — и дух вон. Ишь ты, старая стерва. Думает, раз заключённый, так сразу и бросится на его приманку.

Послышались и другие недовольные голоса. Пока он спускался, люди, окружающие старика, быстро рассеялись по трюму.

Прохоров пошёл в свой угол и встретил там Фомина.

— Вы работали водителем? — спросил его воспитатель.

— Приходилось, — уклончиво ответил он.

— Организуются курсы трактористов. Заниматься будем на пароходе. Если согласны, могу записать. Только имейте в виду, работать придётся в тайге на морозе, условия тяЯжёлые.

Прохоров, не задумываясь, согласился.

— С тракторов начинал. Трудностей не боюсь. Физически здоров, если подхожу, пишите.

— Гражданин Фомин, це ж пишите и мене, — поднялся Вася. — Чи ломиком крутить, чи яку деталь отнести дюже горазд. На деревне трошки помогал трактористам, немного получалось.

— Возьмите Тыличенко, гражданин Фомин, — попросил Прохоров. — Я берусь помочь ему.

— Ну что же, можно включить и Тыличенко. Но учтите — курсы краткосрочные и придётся усиленно заниматься…

— А как же дядя Исаак? — спохватился Вася.

— Идите, идите, мальчики. Вам это нужно, у вас всё впереди. А мне уж куда с моими годами. Будете трактористами, может, меня куда-нибудь к себе. Ну там масло заливать, гайки крутить, я разве знаю? Что же делать? — бормотал он взволнованно.

— Тоди не пиду и я, — заявил Тыличенко.

— Он не пидет. Ох и надоел он мне. — Кац представил всё так, словно Вася связывает его по рукам и ногам.

Сбитый с толку непривычно жестокими словами Каца, Вася потоптался и, отвернувшись от Исаака, покорно согласился.

Занятия в кружке трактористов проходили успешно. Тыличенко учился упорно, хотя и тЯжело постигал теорию. Ему помогал Прохоров.

Пароход вёз на палубе трактора. Практические занятия проходили на месте, и Вася всё свободное время крутился около машин.

Часто приходил Кац, садился неподалёку и подолгу, не отрываясь, наблюдал. Он даже раздобыл где-то справочник тракториста, читал его Васе и, если тот плохо запоминал, ругал его как мальчишку. Прохоров видел, как тяжела для Исаака разлука с Васей, и его усилия помочь парню приобрести профессию вызывали тёплое чувство. За последнее время Кац, помогая Тыличенко, неплохо изучил трактор, но рассчитывать на их совместную работу было бессмысленным.

Но однажды Тыличенко неожиданно забастовал.

— Це як же я брошу дядю Исаака! Ни, не пиду и усе! — заЯвил он упрямо.

Пришлось Прохорову пойти к Фомину и всё рассказать.

Кац стал ходить с ним на учёбу. Занятия поглотили всё время, они и не заметили, как пролетели дни и пароход, сотрясая гудками тишину бухты, бросил Якорь.

Заключённые выстроились на палубе. Выступил Васьков.

— Многие из нас начнут здесь новую жизнь и найдут своё счастье. Не будем же осквернять этот край пороками. Оставим их за чертой берега. Партия и правительство предоставили вам большие льготы. Освобождение из лагеря — дело каждого из вас. Пусть нашим знаменем будет девиз: через труд к освобождению.