Он перелез через ограду обратно в сад и отправился на поиски Авеля или Хетти — хоть кого-нибудь встретить, только не эту ужасную женщину. Свернув на дорожку, идущую к солнечным часам, он заметил крохотную фигурку, одетую в черное, — маленькая девочка, гораздо моложе Хетти, в черном платье, черных чулках и черных ботинках. И волосы черные, и лента в волосах черная. Теперь лента развязалась, и непокорные прядки рассыпались по лицу, и без того спрятанному в ладошках. Слышны были только тихие рыдания.

Такого горя Том в жизни не видел. Он было собрался тихонько отойти, но взглянув еще раз на одинокую, маленькую фигурку, решил остаться. В это утро он почему-то не мог отмахнуться от чужого несчастья. Том подошел поближе к малышке и, несмотря на то что никто в саду, кроме Хетти, его голоса не слышал, пробормотал:

— Не плачь, пожалуйста.

Удивительно, но она услышала его голос, обернулась, словно ища утешения, но плакать не перестала и рук от лица не отвела.

— Ты чего плачешь? — спросил мальчик.

— По дому скучаю. По маме… и по папе!

Тут Том понял, почему она одета во все черное и почему так горько, безнадежно рыдает. Какая-то странная мысль крутилась у него в голове, вот сейчас, еще минутку, и он поймет — совершенно невероятно, но голос и манера говорить такие знакомые, и весь облик девочки…

— Не плачь, пожалуйста, — снова беспомощно повторил он.

— Но, кузен… — послышалось сквозь рыдания.

Тогда он внезапно все понял. Она принимает его за кузена, Хьюберта, Джеймса или Эдгара. Это Хетти, та самая Хетти, которую он так хорошо знает, но в то же время совсем другая Хетти, потому что — ага, все понятно — она гораздо младше. Несчастная малышка Хетти, у нее только что папа с мамой умерли. Теперь у бедной одинокой сиротки нет дома — ее из милости, нехотя, взяли сюда, к тетке, у которой любви и заботы хватает только на трех родных сыновей, к тетке, чье сердце холоднее льда.

Не стоит пугать Хетти и объяснять ей, что он вовсе не кузен. И утешить ее ему не удастся. Том ничего не сказал и тихонько отошел.

Он больше ни разу не сталкивался с маленькой Хетти. Попав в сад в следующий раз, он снова увидел знакомую Хетти, ту, что постарше. И вопросов про родителей он больше никогда не задавал. А если она вдруг вспоминала свою игру в королевское происхождение, плен и тюремщиков, никогда не возражал.

В квартире Китсонов Время вело себя как полагается, ему не позволялись всякие сбивающие с толку выходки, не то что в саду — там дерево то повалит ураганом, то оно снова стоит, то девочка уже подросла, то она снова малышка. Нет, в квартире Время выступало размеренным шагом и только в положенном направлении — минута за минутой, час за часом, день за днем.

День, когда Тома собирались отправить домой, наступил, но он ухитрился остаться с тетей и дядей. Он сам этого добился — накануне отъезда собрал все свое мужество, откашлялся и заявил:

— Я завтра домой не поеду.

Дядя Алан читал газету, и газетные листы выскользнули у него из рук, словно он не в силах был их удержать. Дядюшка внимательно взглянул на Тома:

— В чем дело?

— Мне бы не хотелось завтра возвращаться домой, — повторил Том, не осмеливаясь продолжать, но голоса не понижая.

Тетя Гвен от удовольствия захлопала в ладоши и радостно спросила:

— Погостишь еще у нас?

— Да.

— Еще пару деньков? Неделю?

— Или даже подольше.

— Сейчас же пойду дам телеграмму. — Тетя Гвен выбежала из комнаты.

Дядя Алан и Том остались вдвоем. Алан Китсон не сводил с мальчика изумленного взора:

— Зачем тебе здесь оставаться?

— Если вы не хотите, я уеду, — гордо ответил мальчик, но сердце его сжалось от страха.

— Нет… нет… — дядя Алан все еще пристально смотрел на Тома. — Я просто пытаюсь понять… Какой интерес мальчишке тут оставаться?

— Мне тут нравится, — пробормотал Том.

Отправив телеграмму родителям Тома, тетя Гвен вернулась. Она сияла, не умолкала ни на минуту, слова из нее так и сыпались:

— Теперь можно будет гулять, достопримечательности осматривать и на экскурсии ездить — теперь все можно, ты ведь уже не на карантине. Больше не придется скучать взаперти, Том.

— Спасибо, — без особого восторга отозвался Том. Он бы предпочел скучать взаперти, как раньше. Настоящая, интересная жизнь начиналась ночью, когда он отправлялся в сад, днем ему хотелось только одного — покоя. Ему нравилось вспоминать часы, проведенные в саду, мечтать о следующей ночи. Он думал только о саде, писал Питеру только о саде. Ему не хотелось спать, но день дома отчасти заменял сон, а он нуждался в отдыхе.