И вполне нормальным кажется сейчас то, что, не получив в единоличную, по существу, власть и собственность весь комплекс таганского Театра, Юрий Петрович решил провести оставшуюся жизнь но возможности не проблематично, подписав трёхлетний контракт на работу в благополучной Германии. Не мне судить его. Тем более не мне искать правых и виноватых в трагическом конфликте, развалившем и доуничтожившем мой Театр.

Вспоминаются в этой связи (скрупулёзности ради отыскал соответствующие блокноты с записями тех дней) прогон и обсуждение последней в жизни и последней на сцене Таганки постановки Анатолия Васильевича Эфроса. Шекспировский "Кориолан" с А.Насибовым и М.Полицеймако в главных ролях. Главными темами спектакля, строго но Шекспиру, стали измена и предательство, а в нюансах - ещё и борьба интриг, фанаберии и самомнений. При этом плебс и патриции оказались стоящими друг друга.

На полноценную реализацию этого прочтения Шекспира не хватило сил - ни актёрам, ни режиссёру. А судьба не дала ему шанса довести этот спектакль до мало-мальски приемлемого состояния, с которым можно было бы выйти на зрителя - меньше чем через месяц А.В.Эфроса не стало. То обсуждение после прогона началось вполне деликатно, получилось же в целом - резким и взвинченым, в отдельных высказываниях разносным. И сейчас я понимаю, что гроб с телом Анатолия Васильевича в том январе стоял на сцене уже мёртвого театра. Как и спустя некоторое время на другой таганской же сцене - гроб "Гошеньки", Готлиба Михайловича Ронинсона...

Сегодня эти сцены редко пустуют - играют (доигрывают?) свои спектакли обе труппы, здесь же находят пристанище гастролёры и те театры, у которых нет своих помещений. Иной раз чаще всего на малой сцене - тот или иной молодежный коллектив напомнит вдруг о духе Таганки. Но это лишь эпизоды - тот дух умер вместе с Театром. Осталось лишь трепыхание.

"Химия и жизнь", между прочим, тоже ещё трепыхается, пытаясь доказать себе и другим, что тянет ещё просветительский и общекультурный свой возок. Но и там, по моему, всё и все выдохлись.

И дело, видимо, не только в нас. В распадово наше время катастрофически, вроде шагреневой кожи, сжимается тонкий и прежде культурный слой - тех, кому лукавое просветительство "X и Ж", равно как и многоцветье таганской поэзо-публицистики, было жизненно необходимо. На первый план нынешних сцен выдвинулись - явственно, как никогда прежде при моей жизни, - их высочество Деньги. А мне - дурню - кажется, что только вчера с этой сцены мы слушали Окуджаву, а позавчера в подвальчике "X и Ж" на Ленинском очень таганский по духу человек Коля Глазков поддерживал нас лихими строчками, вроде:

Мне не надо много денег,

Бог простит мои грехи

Я весёлый шизофреник,

Сочиняющий стихи...
–

или:

Я на жизнь взираю из-под столика:

Век двадцатый - век необычайный.

Чем событья интересней для историка,

Тем для современника печальней...

Последний, может быть, яркий устный выпуск "X и Ж". Дом журналиста, 15 января 1991 г. Участники - сотрудники и авторы журнала: А.Городницкий, В.Егоров, В.Станцо, Д.Сухарев, В.Черникова, В.Иванов, И.Заславский, М.Франк-Каменецкий. Ученые, поэты, барды, журналисты.

А сегодня в сторонней, к счастью, редакции мне заворачивают статью с аргументами типа: сейчас так не пишут, это извините - шестидесятничество.

Шестидесятничество - почти ругательство! Принадлежность к его духу и времени стало пороком. Как бедность, вопреки А.Н.Островскому, во все времена.

Почему в подзаголовке этой главы - слова о третьей попытке. Дело в том, что в перестроечные времена дважды случались переговоры об издании этой рукописи, и естественно, надо было писать послесловия. Но в одном случае редакция требовала коренным образом обновить написанное в стол, в другом - просто прогорело, разорившись. Спасибо "Ваганту", пытающемуся преодолеть всеобщее беспамятство и не требующему конъюнктурной правки в эпизодах с Лениным или Кургиняном, к которым тогда мы относились так, как здесь написано.

Вместе с моим Театром уходит и моё время. Сумел, не доработав всего три месяца до тридцатилетия, сказать "Прости!" 'Химии и жизни". Сумею, видимо, и с Таганкой проститься. Не исключаю, впрочем, что и в дохловатом нынешнем виде она переживёт меня, как уже пережила многих своих зрителей и творцов. Но как же хочется иногда до сих пор, в редкие часы подъема или подпития, махнуть рукой на мельтешащее сегодня, выскочить из дома, сделать знак проезжающему мимо такси и крикнуть, как бывало: "На Таганку! В Театр!"... Но не стало в Москве такси. Выход с радиальной станции метро почему-то всё больше отдаляется от театра. А в переходе на кольцевую торгуют чем ни попадя, в том числе трудовыми книжками и билетами на старую и новую таганские сцены. Билетов - хоть завались!