– Как вы познакомились?

– Она приезжала к нам. Когда ты была в Массачусетсе.

– Так давно? И вы пустили ее в дом? В наш дом?! Так вот почему вы так охотно отпустили меня к Серене. Вот почему ты не возражала, чтобы твоя бесплатная домработница уехала на целых две недели.

– Немедленно извинись, Ронни, – крикнул снизу папа.

– Я прошу прощения. Но еще более я прошу прощения у высших сил за то, что такого человека пустили в мой дом.

– Не она это сделала, – сказал папа, заходя в мою комнату.

– Я не могу поверить в то, что это происходит со мной! Я в доме, где принимали жену Скотта Эрли? Может, вы показали ей землю, орошенную кровью моих сестер? Может, вы вместе отправились на их могилы?

Я была близка к истерике, как в ту ночь, когда меня сняли для телевизионных новостей.

– Как вы могли? И не рассказать мне! Как вы могли принимать человека, который способен любить Скотта Эрли? Который прикасался к Скотту Эрли?

Мама вздохнула.

– Именно потому, что она может любить его, она заслуживает уважения. Иисус любил больных, к которым другие брезговали прикоснуться. Она любит его вопреки тому, что он совершил. Она знает, что судья сказал правду. Он не был способен различать...

– Но это не оправдывает того, что он сделал!

– Ты все еще не веришь в справедливость приговора, – вымолвила мама, явно шокированная открытием. – Ничего из того, что ты слышала, не изменило твоего мнения о том, болен ли этот человек на самом деле.

– Да, я до сих пор считаю, что он должен был отправиться в тюрьму, где другие заключенные устроили бы над ним расправу.

Я уже знала достаточно о том, как относятся в преступном мире к убийцам детей.

– Ронни, – с печалью в голосе произнесла мама, – ты только что меня очень разочаровала. Я верила в твое благородство.

Ты всегда была способна сопереживать. Ведь ты должна понимать, что шизофрения – болезнь, от которой человеку не избавиться так просто. Эта болезнь развивается у человека не в результате плохого обращения с ним родителей или потому, что никто не рассказывал ему о различии между добром и злом. Родители Скотта Эрли воспитывали его в таких же традициях, как мы воспитывали тебя.

– Как будто ты точно это знаешь.

– Но у нас есть их письма. Его отец стоматолог. Его брат: работает с отцом. Его родители по возрасту такие же, как дедушка Свои и бабушка Бонхем. Как ты думаешь, что ощущают эти люди, зная, какое преступление совершил их сын?

– Мама, не надо этого говорить! Прошу тебя, не говори больше об этом. Прекратим разговор, иначе я встану и уйду.

– Но тебе надо знать, – продолжала мама. – Он хорошо и много учился. Он ходил в церковь; ни разу не попадал в какие-то неприятности. И он заболел. Жизнь не оставляет тебе выбора. Ты бы ненавидела его, будь он болен лейкемией? Или если бы у него обнаружили опухоль мозга?

– Не в этом дело! Ты говоришь, как Клэр. – Я понимала, о чем речь, но не могла подобрать нужных слов. – Просто уходите. Оставьте мне Рейфа и уходите.

– Мы решили, что раз ты не желаешь ехать с нами, то мы возьмем Рейфа с собой, тем более что ты так расстроена, – сказала мама.

– Ты боишься оставлять Рейфа со мной? Ты боишься этого по тем же причинам, что и...

Я услышала, как мой голос задрожал.

– Ронни, нет! Я просто решила, что раз уж ты хочешь побыть одна или с Клэр, если тебе так трудно смириться с тем, что мы отправляемся в Стоун-Гейт...

– Хорошо, берите Рейфа с собой. Он похож на Рути. Пусть Скотт Эрли увидит моего брата.

– Ронни! – строго произнес отец.

– Идите. Я бы лучше отправилась в ад!

Я кричала что было сил, а потом упала на кровать и накрылась с головой одеялом.

В комнате установилась тишина, как после выстрела.

Прошло время, и мама нарушила молчание:

– Пусть она побудет дома, Лонни. Она имеет право на свои собственные чувства. Только Отец Небесный в силах ей помочь, потому что человеческая воля тут бессильна.

В ее голосе было столько горечи, что сердце мое сжалось от жуткой тоски.

Услышав, что они уехали, я тут же отправила письмо Клэр.

«Родители там?»

«Они уехали увидеть его».

«Ты не поехала с ними?»

«Я лучше повешусь».

«Я бы тоже не поехала».

«Хочешь, встретимся?»

«Не сейчас. Может, позже».

Вообще-то я заснула. Разговор с мамой и папой так утомил меня, как будто я весь день тяжело работала.

Когда я проснулась, было уже темно. Я услышала, как родители разговаривают в кухне. Я спустилась, поскольку очень проголодалась, сделала себе несколько бутербродов с сыром и поставила их греться в печку. Затем присела за стол. Я знала, что они ни за что не станут начинать разговор, пока я их сама не спрошу.