Чёрный зверь вышел на охоту. Будьте бдительны. Поскольку чёрный кот — это самая настоящая чёрная-пречёрная зверюга. Этот красавчик, этот мурлыка, этот котик Шепоток — безжалостная зверюга и убить легко может, только дай шанс. А шанс как раз есть! Потому что из яиц вылупились птенцы! В этом уютном гнёздышке теперь лежат три липких пушистых комочка! А папа-мама дрозды снуют туда-сюда, таскают деткам блошек и мушек, а то и червяков, которые свисают у них с клювов жирными спагеттинами. Я залезла на дерево тихо-тихо, почти не дыша, и увидела этих крошечных чуд-в-перьях. Их родители смотрели на меня укоризненно, наклонив голову, и возмущённо верещали: Тррр-гик-гик! Не смей! Держись от наших детей подальше! Ты — опасность! Тррр-гик-гик!

Эх, не знают они, кто тут опасность! Ведь чёрный зверь уже вышел на охоту. Он уже крадётся вдоль ограды. Прикидывается праздным и беззаботным, а сам прислушивается-принюхивается. Я вижу, как он поворачивает голову, нет — прямо ухо тянет к гнезду! И умоляюще смотрит на меня.

Привет, Мина, — мурлычет кровожадная чёрная зверюга. — Я же твой закадычный друг! Я — твой спутник, соратник, любимец! Почему ты меня к себе не пускаешь? Мы бы так славно посидели вместе на дереве!

Я сердито сдвигаю брови, грожу ему пальцем: не смей! Ты кровожадная чёрная зверюга! Держись от птенцов подальше! Ты — опасность!

Я шуганула кота, и он ушёл, гордо и обиженно. Но недалеко. И ненадолго. Скоро вернётся, начнёт опять строить мне глазки и жадно облизываться, предвкушая, как вопьётся зубами в пушистые тельца, как хрустнут в пасти крошечные косточки.

Я сижу на дереве не шелохнувшись. И говорю себе: я — Хранитель этих птенцов. Но на самом деле это не так. В гнезде они и без меня в безопасности. Шепотку до гнезда не добраться. Даже если он вскарабкается на дерево, дальше — никак. Потому что дрозды свили гнездо на совсем тоненьких ветках, кота эти ветки не выдержат. Вот он и слоняется под деревом: вынюхивает, выслеживает. Ждёт. Когда птенцы оперятся, когда им надоест сидеть в гнезде и они свалятся с его края на землю, вот тогда и станет по-настоящему опасно. Летать они к тому времени ещё не научатся, и родители по-прежнему будут их кормить, а дроздята будут таиться в кустах и в тенистой траве. И настанет час чёрной-чёрной зверюги.

А пока можно закрыть глаза. Птенцам пока не нужен Хранитель. Я опять пытаюсь представить, каково находиться в яйце. Воображаю, как шевелю растущими крылышками с мокрыми, склеенными перьями. Как тук-тук-стучу острым клювиком по скорлупе. Как проклёвываю себе выход из голубовато-зелёной тьмы яйца в голубовато-зелёный свет дерева. Так недавно сделали птенцы. Я воображаю, как впервые в жизни пробую голос — выходит тоненький писк. И я начинаю тихонько, почти неслышно пищать и щебетать, притворяясь, что моё горло — горлышко птицы, а мой рот — клюв…

Вдруг я слышу своё имя.

— Мина! Мина, ты тут?

Я открываю глаза. Смотрю вниз. Под деревом стоит девочка. В спортивной куртке с логотипом моей старой школы, школы Святого Бида.

— Мина!

Я онемела. Издаю какой-то глупый птичий писк. Закусываю губу.

— Разве ты меня не помнишь?

Я киваю. Конечно помню. Это Софи Смит, девочка из моего класса, мы с ней немного дружили…

— Помню, — выдавливаю я наконец.

— Я просто так зашла, — говорит она. И улыбается. — Привет.

— Привет, — говорю я. А получается трр-гик-гик.

Она улыбается и смотрит на меня, вверх. А я сижу на дереве. У Софи голубые глаза, светлые волосы, бледное лицо. Она прежняя, только чуть старше. Чёрные дрозды тревожно верещат — им сейчас гости не нужны.

— У них птенцы, — сдавленно поясняю я.

Софи улыбается.

— Значит, защищают. Правильные родители. — Она поворачивается к птицам и шепчет: — Я ваших маленьких не обижу!

Трр-гик-гик! — истошно кричат дрозды. — Трр-гик-гик! Трр-гик-гик!

— Храбрые какие, — говорит Софи. — А потом они станут ещё храбрее. И позволят детям улететь.

Вдруг она принимается хлопать руками и подпрыгивать.

— Смотри! Мне уже сделали операцию!

— Хорошо.

Она уверенно, не хромая, проходит несколько шагов — целый круг по тротуару.

— Предстоит ещё кое-что подправить, — говорит она. — Но главное сделано.

— Фантастика! Больно было?

— Да. И сейчас болит, немножко. — Она снова кружит по тротуару, выбивает чечётку, виляет бёдрами, словно фотомодель. — Но я терплю. Есть ради чего.

— Как здорово, Софи!

Я по-прежнему пищу как птенец.

— А тебе сделали? — спрашивает она.

— Что сделали?

— Ты собиралась операцию делать. Резекцию странностей. Страннэктомию. Помнишь?

— А-а… Да, помню. Пока не сделали.

— Значит, ты всё ещё странная?

— Наверно.

Она улыбается.

— Ну и ладно. Даже хорошо. Ты всё равно возвращайся.

— Куда?

— Ты не хочешь вернуться в школу? Без тебя скучно.

Я смотрю на листву. Сижу тут на дереве, в этой дурацкой листве. Чувств много, а выразить не могу. Прямо как маленькая. Она, эта девочка, Софи Смит, по мне скучает?! Что же, что же ответить?