— Ты вообще редко думаешь о себе. Значит и обо мне.

— Скажи, почему меня так тянет к Неизвестному Чудовищу?

— Тебя тянет просто к неизвестному.

— А почему я сам об это не подумал?

— Потому что у тебя есть тело и…

— Что и?

— Ты стал нетерпеливым. И… нет меня.

— Ну и?

— Теперь ты и-каешь? Что и? Ты же сам знаешь, что все так живут. Живи и ты.

Молчу. Молчу, и мне очень плохо. «Я» говорит тихо:

— У смежников «Я» всегда вместе.

— Откуда ты знаешь, — вскидываюсь, — это же запрещено, проникать в смежные миры.

— Умозрительно, — смеется «Я», — чисто умозрительно. Смежный миров бесконечное множество, следовательно в одном из них должно быть так.

— Но смысл? Два «Я» в одном человеке! Постоянные противоречия, муки…

— Не знаю в чем смысл. Иди туда, узнай.

— Но я же не смогу вернуться…

— Я тоже погибну…

Дальше мы говорим шепотом, говорим, сами не зная о чем. Может мы прощаемся? Или только встретились, только узнали друг друга и не можем наговориться?..

Я всегда просыпаюсь до звонка. А потом засыпаю снова, и во сне бодро одеваюсь и готовлю завтрак. В этот момент начинает надрываться будильник. Я вскакиваю, делаю множество дел, не успевая ни одного, и на работу прихожу в самый последний момент.

На летучке я бегло осматриваю одежду, напяленную второпях, а потом беру у зава задание и ускользаю в зоопарк. Я очень люблю животных, но так уж получилось, что выучился на журналиста. Иногда хочется плюнуть, бросить все и устроиться в зоопарк простым служителем. Но каждый день надо есть, надо платить за квартиру, одеваться, а я уже привык к хорошему окладу, к чистой работе, к определенному отношению окружающих.

Я прохожу в зоопарк по корреспондентскому удостоверению, иду по аллее и выхожу к вольеру волков. Старый волк Черныш узнает меня и благосклонно ловит припасенный пончик. Я немного стою у клетки, говорю ему ласковые слова, а потом еду в школу, где подрабатываю руководителем кружка фотографов. Уже под вечер я захожу в милицию, беру у дежурного свежуюинформацию для отдела происшествий, в редакции отдаю их на машинку и идет к заву. Сергей Сергеевич приветственно машет головой, спрашивает:

— Сдал?

— На машинке, — отвечаю я.

— Вычитывай скорее и сдавай, — говорит он, — 30 строк на подверстку.

Потом я иду домой по вечернему городу, у одного из телефонов–автоматов останавливаюсь, хочу позвонить Наташе, но передумываю. Я совсем потерялся между Наташей и Машей, просто разрываюсь между чувством и долгом.

Завтра воскресенье. Завтра я заскочу на барахолке посмотреть что–нибудь из книг, встречу там, наверное, своего старшего брата: фанатика антикварного барахла, потом заеду к матери, она заставит меня кушать, я сперва буду отнекиваться, что сыт, потом сяду за компанию, войду во вкус и съем все.

Потом мы будем смотреть телевизор, разговаривать о болезнях, а потом я снова поеду в зоопарк или пойду в кино.

Недавно у меня украли мотоцикл, но он был застрахован и скоро я куплю новый. На мотоцикле при моей работе гораздо удобней.

Вечерами я долго копаюсь в самом себе. Раньше этого не было, раньше было как–то проще. Старею видно. А может мне не дается единство противоположностей, или как там этот закон — я вообще–то не силен в философии.

И еще, когда я засыпаю, на грани сна и яви мне часто мерещится какой–то странный мир, где я вроде жил раньше. Я засыпаю встревоженный и виду странные сны. Но утром забываю их.

Надо бы показаться врачу…

…Дважды загоралась электробудка. Вспыхивала она обычно под утро, когда нагрузки от включенных в холодные ночи обогревателей превышали возможности собранной «на соплях» щитовой. Огнетушителей в зверинце не было, но пожарные приезжали аккуратно и быстро. Похоже, что зверинец был единственным местом в городе, где в этот сезон дождей что–то могло гореть.

Вторично обворовали вагончик директора. Первый раз его обворовали еще до моего приезда. По телефону директор начал перечислять мне свое имущество, но я вскоре взмолился — огромное количество вещей было запомнить невозможно. Сам же он приехать для дачи показаний опять не удосужился.

Украли прицеп–слоновоз покойной Кинги. Воров нашли быстро, это оказались пчеловоды, которые уже успели установить на прицепе ульи.

В милиции меня встречали с юмором.

Появился директор с каким–то армянином, хозяином мотогонок, переманившим Хохла. В тот же день армянин отбыл. С ним уехал погруженный на прицеп тягача КРАЗ, так необходимый нам в этой грязи. Директор благодарил меня за долготерпение, но на мекал, что быть в Москве ему необходимо. Там шла борьба за руководство зверинцем. Его соперником вы ступил директор другого зверинца, еще более разрушенного. Но у Петра Викторовича с прошлого года было сэкономлено 57 тысяч. У того же ни копейки не было. Главк склонялся к тому, чтобы оба зверинца объединить. Короче, в Москве плелись обычные в этой системе интриги, шла унылая борьба за власть, подстегиваемая взятками и посулами.