Шрифт:
Поэтому помогите мне и спасите, Лариса Дмитриевна.
Чем занимался я шесть лет и почему оказался не подготовленным к плаванию, хоть и был одним из лучших на курсе? Да что там на курсе… именно я написал работу «Происхождение древних названий арабского оружия и их использование в классической арабской поэзии»! Да-да, бесполезный кропотливый труд, который восхваляла местная профессура, написавшая сотни таких же бесполезных, неприменимых на практике, пыльных трудов! Конечно, я мог набить шишки на работе, я мог биться лбом хоть каждый день и через годок-другой стал бы профессионалом.
Но я был трусом и боялся.
– Здравствуйте, Лариса Дмитриевна, – сказал я безразличным голосом (так говорят крутые герои из вестернов). – У вас есть свободная минута, ага?
– Ты уже нашел работу? – перешла она сразу к делу. Кажется, она учуяла паленый запах моей трусливой филологической шкуры.
– Да, – ответил я. – Уже давно работаю.
– Отлично, – сказала она. – Где?
– В одной компании… Нефтедобыча, договоры, контракты, командировки… работы по горло…
– Вот и хорошо, – сказала она. – Не забывай про нас, навещай хоть раз в год.
Заведующая кафедрой Ближнего Востока повернулась и зашагала прочь по темному коридору, за ней тянулась длинная тень. Тень эта могла распахнуть предо мной двери в офисный ад менеджеров и сатанинских телефонных трелей. «Алло?! Купите, пожалуйста! Алло, продайте, пожалуйста! Пошли пить латте с круассанами, пошли курить! Директор козел! Когда аванс? Ну и напились на корпоративе!»
Помню свой слабый, буквально молящий о спасении голос. О нет, от бравады моей и следа не осталось!
– Лариса Дмитриевна… – Жалобное блеяние. Ни намека на апломб.
Она не остановилась и повернула за угол.
Как я бежал! Вы бы видели это трусливое непрактичное существо, эту филологическую макаку, нищего в погоне за скоростным поездом.
– Лариса Дмитриевна! – пищал я.
Она стояла возле кофейного автомата и закидывала в него блестящие золотые монетки. Автомат недовольно урчал и тарахтел, автомат стал свидетелем моего унижения. Почему в коридорах университета так темно? Почему Лариса Дмитриевна не поворачивается ко мне? Почему люди, попадая в Институт филологии, становятся похожими на карликовых бонобо и сутулых шимпанзе и обрюзгших горилл?!
Она порылась в карманах.
– Я хотел у вас поинтересоваться… – сказал я (идиотское слово «поинтересоваться», так говорят только бесхребетные тряпки, люди дела говорят «спросить» или «узнать»… Люди дела говорят: «Я приказываю! Я настаиваю! Ну-ка, быстро, всё сюда мне, и сразу! Но я не человек дела, я человек учебников и доски).
– У тебя не будет пятидесяти копеек? – спросила она.
Я лихорадочно, точно мультипликационный персонаж, порылся в узких карманах, подпрыгнул на месте, и на мраморный пол из меня посыпалась мелочь. Однорукий бандит, ты проиграл!
– Да-да, сейчас-сейчас, – ответил я, собирая мелочь.
– Или две по пятьдесят, – поправилась она.
Две монеты для моих глаз.
Наконец, я протянул ей мелочь. Она опустила монеты в автомат и нажала кнопки. Автомат заурчал еще громче, затрясся, завибрировал, запыхтел.
– Что ты хотел?
– Я хотел поинтересоваться…
– Говори.
– Есть ли свободное место на кафедре?
– У тебя же работа? Зачем тебе кафедра? Моя дочка не хочет работать на кафедре и в аспирантуру поступать не хочет. Она говорит: «Мама, я лучше пойду на нормальную работу…»
(Мама! Будьте моей мамой!)
– Ну, я собрался уходить с работы.
– Почему? – Она окинула меня взглядом, в котором было одновременно и любопытство, и омерзение, словно я болен лепрой.
– Хочу преподавать…
– Могу дать полставки. Больше не получится. Больше не могу.
– Полставки? Да, конечно, я согласен. Спасибо вам бо…
Но она уже не слышала мой близкий к религиозному лепет, она не видела, как из моих глаз брызнули слезы. Слезы труса и слезы филолога.
Глава 3
Киевский институт международных отношений (КИМО) находится недалеко от станции метро «Лукьяновская». В десяти минутах ходьбы. Мне дали четыре лекции, одну – на третьем курсе, и три – на первом. До работы я добирался на метро, первая пара начиналась в восемь утра. По утрам меня постоянно тошнило. Это не болезнь, не язва и не последствия бурных ночных возлияний. Просто у моего организма аллергия на слишком раннее утро. Я человек ночи, обожаю ночь, обожаю засиживаться допоздна, до часу, до двух, до трех, до четырех, иногда могу и не спать вовсе. Ночью тебя никто не трогает, ночью нет посторонних шумов, ночью ты предоставлен самому себе, и, пока люди спят, ты можешь сесть и поразмыслить, что же происходит на самом деле.